– Why not?
[106] Чего же ты их не оформил?..
– Неужели вы думаете, что старейшему обитателю этого кладбища нечего сказать? Дайте мне сказать. Дайте сказать…
– Воистину, Почтмейстерша, лично у меня нет никаких причин благодарить ни тебя, ни твою дочь, ни Почтальона Билли, который содействовал тебе в задней комнате. И не было ни единого письма после того, как я вернулся из Лондона, какого ты бы не вскрыла. Там было affaire de coeur, как сказала бы Нора Шонинь. И ты рассказала об этом всему свету. Священник и Учительница – моя жена – все об этом слышали.
– Это клевета, Мастер. Будь мы в верхнем мире, я бы вас привлекла по закону…
– Когда Баб писала мне с Америки про свое завещание, Нель, трещотка такая, говорила с моим Патриком, и сказала ему так:
“Я пока что не составляла завещания. Надеюсь, мне не суждена внезапная смерть, как вы себе напридумывали в своем письме…”
Ты его вскрыла, гузка шелудивая, и взятку за это взяла у Нель!
– Нот-эт-ол
[107], Катрина Падинь, никакого письма про завещание я не вскрывала. Было зато другое, от поверенного О’Брайена тебе, из Яркого города, что тебя привлекут к суду в течение семи дней, если ты, наконец, не выплатишь “Холланду и компании” за раундтайбл, который ты купила у них пять то ли шесть лет назад… Вот.
– Божечки! Не верьте ей, пройдохе шелудивой! Муред! Эй, Муред! Боже мой! Ты слышала, что сказала Почтмейстерша? Я сейчас просто лопну! Лопну…
4
– …А вот расскажу я тебе сейчас историю, мил-человек:
“И был Кольм Килле на Аранских островах в то время, когда пришел к нему туда апостол Павел. И возжелал Павел весь остров забрать себе.
“Ибо открою я здесь ломбард”, – сказал Павел.
“Воистину не откроешь, – сказал Кольм Килле. – Но говорю тебе чистым ирландским языком, чтобы ты проваливал отседова прочь”.
И потом говорил он с ним на древнем законническом наречии фене
[108]. Говорил с ним также и по-латински. Говорил и на греческом. Говорил на младенческом языке. Говорил на эсперанто. Ибо ведомы были Кольму Килле семь языков Духа Святого. Сам же он остался единственным, кому прочие апостолы передали этот дар, когда преставились…
“Вери-уэль
[109], – сказал Кольм Килле. – Если не желаешь ты отседова свалить, то данной мне силою решим наш спор так: ты пойдешь на восточный конец Арана, а я – на западный, к самому Бун Гаулу. Оба отслужим мессу завтра на восходе солнца. А после отправимся друг другу навстречу. И сколько о́строва каждый из нас пройдет, покуда мы не встретимся, стольким ему и владеть”.
“Таки по рукам”, – ответил Павел на идише.
Отслужил Кольм Килле мессу и отправился пешком быстрее ветра к Восточному Арану, отчего теперь и осталось старое присловье – “застать врасплох, как ветер с северо-запада”
[110]…
– Но, Колли, Шон Кити из Баледонахи говорил, что Кольм Килле вовсе никакой мессы не служил…
– Шон Кити говорил, как же! Еретик он, Шон Кити…
– Ну и что хорошего, что Шон Кити так сказал? Разве не сам Господь – да святится имя Его во веки веков – явил там свое чудо? “Солнце вставало, когда Кольм Килле начал читать мессу. И Господь придержал светило и держал до тех пор, покуда Кольм Килле не дошел до самого конца Аран. И только тогда святой Павел увидел, как оно встает!..
“А теперь убирайся отседова живо, иудей, – сказал Кольм Килле. – Вот тебе позорная отметина, чтобы ты рыдал, когда вернешься к Стене плача: такую же хлыстом оставил тебе Христос, когда изгонял тебя из Храма. И пусть тебе будет стыдно! Мне-то что, а вот ты уж такой склизкий и противный с виду!.. ”
Вот потому-то ни один иудей с тех пор больше на Аранах не селился”.
– А я так слышал эту историю, Колли, от стариков в своей родной деревне: было некогда два Патрика – Старый Патрик, он же Кохри, он же Кольприанович, и Молодой Патрик
[111], оба ходили по всей Ирландии, стараясь обратить страну…
– Два Патрика. Это ересь…
– …Бывали такие дни, Пядар Трактирщик. Не отрицай…
– …Учитель, дорогой, слишком жесткая была постель. В самом деле, слишком жесткая для моих бедных ягодиц, Мастер…
– Я был прикован к постели всего месяц, Мартин Ряба, и то нахожу это весьма жестоким…
– Спина-то у меня вся слежалась, а сзади не осталось ни лоскуточка кожи…
– Ни лоскуточка, бедняга Мартин…
– Ни лоскуточка, дорогой Мастер. И еще старая болячка у меня в паху. А постель была такая…
– Давай-ка про постель как-нибудь в другой раз. Послушай-ка вот что, Мартин Ряба. Как там?..
– Учительша, Мастер? Цветет и молодеет. Зарабатывает свои деньги в школе каждый день, Мастер. И еще обихаживает Билли с ночи до утра. Бегает из школы домой дважды в день его проведать и, говорят, очень мало спит, бедняжка, все сидит на краешке постели и потчует его всякими лекарствами…
– Блудница…
– А вы слыхали, Мастер, что она вызвала троих докторов из Дублина осмотреть его? Наш-то ходит к нему каждый день, но, скажу я вам, Мастер, Билли не вытянет. Уж так давно лежит он, небось весь в пролежнях…
– Чтоб лежать ему долго да безнадежно! Да падут на него тридцать семь недугов Ковчега!
[112] Пусть все сосуды в нем окаменеют да закупорятся! Пусть ноги ему скрючит кладбищенским холодом да кишки сведет накрепко! Пусть скрутит его в потугах! Изгложет желтая лихорадка! Пожрет немочь Лазарева! Чтоб стонать ему стоном Иововым! Свиной ему горячки! Да усыплет ему всю задницу узлами! Да одолеют его сухотка коровья, хромота болотная, слепни, черви и вертячка! Хлябь Килин, дщери Оллатаровой утробе его! Чтоб умучили его хвори Старухи из Берри!
[113] Слепоты ему беспросветной, а сверх того слепоту Оссианову! Изведи его чесотка жен Пророка! Да опухнут его колени! Полос багровых ему под хвост! Язви его блохи!
