А он сказал, что я перебежчица, – из-за того что говорила с Норой Шонинь и пыталась быть с ней приветливой… после того как поносила ее всюду, с тех самых пор, как явилась на кладбище. Господи Иисусе Христе, Муред! Я говорила с Норой Шонинь!.. Это как же, Муред?.. Вот как он меня назвал, Учитель! Это он Нору Шонинь так назвал, Муред. Как же еще!..
И он назвал меня Со-ан-со, Муред. Со-ан-со! Я лопну. Лопну я. Лопну…
Интерлюдия номер семь
Грязь уплотненная
БРИАН СТАРШИЙ
1
Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…
Кладбище – это пергамент, туманные слова коего суть паутина человеческих мечтаний; выцветшие чернила – дерзость людских усилий; сморщенные листы – века людской тщеты…
Наверху земля, море и небо – это свежая, богато изукрашенная рукопись. Каждая изгородь – торжественный вензель. Каждая тропинка – поток цвета. Каждое кукурузное поле – раззолоченная буквица. Любая освещенная солнцем вершина холма или врезающийся в землю извилистый залив – сложносочиненные предложения красоты. Каждое облако – славная точка лениции
[126] над пурпурными заглавными буквами острых вершин. Радуга – словно апостроф между прекрасным полушарием неба и великолепным полушарием земли. Здесь задача писца – запечатлеть Благую весть красоты на пергаменте земли, моря и неба…
И все-таки даже тогда лиственные деревья – незаконченные предложения на гребне холма. Оконечность мыса на берегу бегучего моря – черная точка. Отсюда на горизонте полувыписанные буквы тают в кляксах чернил…
Цвета блекнут под пером, и руку писца охватывает дрожь…
Кладбище требует свое… Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…
2
– …Ты кто?.. Кто ты, говорю? Ты глухой, что ли? Или немой… Ты кто такой?.. Дьявол побери твою душу, ты кто есть?..
– Я не знаю…
– Клянусь чешуйкой маслюка
[127], Том Рыжик! Ты чего такой чудной, Том? Я Катрина Падинь…
– Катрина Падинь. Ты Катрина Падинь. Вот так. Катрина Падинь. Катрина Падинь, значит…
– Ну да. Катрина Падинь. Давай, не тяни кота за хвост. Как они там, наверху?
– Как они там, наверху? Там, наверху. Там, наверху, верно…
– Почему ты просто не можешь ответить человеку, который с тобой разговаривает, Том Рыжик? Как они там, наверху?..
– Кому-то хорошо. Кому-то плохо…
– Ну, дай Бог здоровья рассказчику! Кому хорошо и кому плохо?..
– Только мудрец скажет, Катрина. Мудрец тот, кто скажет, Катрина. Мудрец тот, кто скажет, кому хорошо, а кому плохо. Мудрец, честное слово…
– А не знаешь ли ты, раз ты из ближней деревни, хорошо или плохо себя чувствуют наш Патрик, его жена, Джек Мужик?..
– А ведь верно, я из ближней к вам деревни, Катрина. Из ближней к вам деревни, это точно. Ни слова лжи нет в том, что я из ближней деревни…
– Пораскинь немного мозгами, говорю тебе. Тут робеть совсем незачем. Не больше, чем там, наверху. Так кому хорошо и кому плохо?..
– Кать Меньшая и Бидь Сорха часто хворают. Честное слово, иногда им приходится плохо…
– Тоже мне история! Я вообще не помню ни дня, когда бы они не хворали. Разве что когда покойника нужно было обрядить или оплакать. Так что самое время им хворать. Они уже при смерти?.. Ты меня слышишь? Бидь Сорха и Кать Меньшая при смерти?..
– Одни люди говорят, что они еще выкарабкаются. А другие говорят, что нет. Мудрец тот, кто скажет…
– А Джек Мужик?.. Джек Мужик, я тебя спрашиваю? Как он?.. У тебя что, язык ревматизмом свело?..
– Джек Мужик. Джек Мужик, да. Да, конечно, Джек Мужик. Люди говорят, что ему плохо. Говорят, что ему плохо, это точно. Может быть, плохо. Верно, может быть… Но во многом из того, что говорят, нет ни зернышка правды. Во многом, честно. Наверно, ему вовсе не плохо…
– Можешь ты, наконец, перестать валять дурака и сказать мне, не слег ли Джек…
– Я не знаю, Катрина. Не знаю, могу тебе разве что соврать…
– “Могу тебе разве что соврать!” Будто тебе впервой врать. А как поживает Нель?.. Как поживает зараза Нель?
– Нель. Да, конечно. Нель, Нель, конечно. Нель и Джек Мужик. Нель Падинь…
– Да, да, Нель Падинь! Я тебя спросила, как она поживает.
– Люди говорят, что ей плохо. Говорят, что ей плохо, точно…
– А на самом деле? Или это опять ее фокусы?..
– Некоторые говорят, что да. Говорят, это точно. Может быть, так ей и есть. Может быть, без всяких сомнений. Но вообще много чего говорят…
– Неладен будь твой беззубый рот! Ты ж наверняка слышал, выходит ли она из дому, на ногах ли или слегла…
– Слегла. Может быть. Точно. Точно может быть…
– Страсти Христовы! Послушай меня, Том Рыжик. Как там Баб, которая в Америке?
– Ваша Баб, которая в Америке. Баб Падинь. Она в Америке, это точно. Баб Падинь в Америке, так и есть…
– Но как она?
– Не знаю. Честное слово, если б я знал, Катрина…
– Видно, сам черт не знает, слышал ты что-нибудь про нее или нет. Может, ей плохо…
– Люди говорят, ей плохо. Говорят, это точно. Ей – может быть…
– А кто это говорит?..
– Вот честно, мог бы тебе соврать, Катрина, но не знаю. Не знаю, честно. Может быть, с ней ничего плохого…
– А кто получил ее деньги?.. Кто получил деньги Баб?..
– Деньги Баб Падинь?..
– Ну да, какие же еще? Деньги Баб… Кто получил деньги Баб?..
– Вот ничегошеньки не знаю, Катрина…
– Оставила она завещание?.. Наша Баб уже оставила какое-нибудь завещание? Какой же ты раззява.
– Ничегошеньки я про это не знаю, Катрина. Мудрецу виднее…
– Но что говорят про это люди в нашей деревне? Или в вашей деревне? Говорят ли, что Патрик получит наследство? Или что Нель его получит?
– Одни говорят, что получит Нель. Другие – что Патрик. Многое толкуют без единого зернышка правды. Сам я не знаю, кто его получит. Мудрец тот, кто скажет…
