16 марта, вторник
Арина сказала, что мы с ней будем общаться по электронной почте. Сижу дома, проверяю почту каждые полчаса. «Письма номера» нет.
17 марта, среда
Не выходила из дома. «Письма номера» до сих пор нет.
18 марта, четверг
С 9 до 11 утра караулила почту.
11:15 – ушла на лекции.
11:18 – вернулась домой – вдруг почта пришла именно в это время.
Почты нет, окончательно ушла на лекции.
16:30, приблизительно. Я не виновата. Я ехала очень аккуратно. Было довольно темно и мрачно, и я задумалась. Шел дождик, и к тому же у меня был стресс от всего, что я пережила (несколько дней назад две смены сексуальной ориентации в течение десяти минут). Была плохая видимость. Плохо было видно, очень плохо, – дождь, туман, снег, глаза слепило яркое солнце. Я вообще не ехала, а стояла на месте.
…Зачем я сама себе это говорю? Все это я могла бы сказать Андрею (или любому другому мужчине, который ругал бы меня за то, что я учинила ДТП).
Но для чего врать себе самой? Я не пропустила помеху справа, потому что засмотрелась на помеху слева, и это была моя вина, а вовсе не погодных условий. Прямо у моего двора я очень медленно вплыла в одну машину – такую синюю, «мерседес».
Любой взрослый человек, отвечающий за свои поступки, поступил бы как я, – закрыл глаза, запер дверь на кнопку и тихо сидел, пока не пригласят к выходу.
– Вылезайте, кисуля!
Я вышла из машины, доброжелательная как овечка. У меня не было никаких повреждений, у танка тоже, а вот у «мерседеса» как раз были – разбита фара.
– А у меня ничего, – сказала я.
– Ничего, – подтвердил второй участник ДТП.
– А у вас фара разбита.
– Разбита.
– А у меня ничего…
Раньше, когда у нас еще был звериный капитализм начального накопления капитала и не было страховок, участнику ДТП приходилось выходить из машины, как будто его ждали четверо и все с оружием.
Участники ДТП стояли, не сводя друг с друга агрессивных взглядов, как будто они два крупных доисторических питекантропа и сейчас вызовут на ДТП своих личных бандитов. Введение страховок все упростило, и теперь, благодаря развитию капитализма, я была похожа на майского жука: когда майского жука переворачиваешь палочкой, он замирает, поднимает вверх лапки и делает вид, что это не он. Дело в том, что я… ну, я иногда бываю в ГАИ Центрального района на улице Маяковского, 37, – царапну кого-нибудь или разобью фару. Это занимает целый день и вечер тоже. А сегодня у меня нет времени сидеть в ГАИ, я жду почту, «Письмо номера».
– Может, вы торопитесь? – с надеждой спросил майский жук. – Фара, это же, можно сказать, ерунда.
И в эту минуту со мной случилась уже не ерунда, вроде ДТП, а серьезная неприятность. Некоторых людей (Андрея, etc.) не встречаешь годами, а тут, пожалуйста, – идет себе, помахивает сумочкой. Мама.
Хм, мама. Расстроится.
– Я в Дом книги, а ты что здесь стоишь? У тебя что-то случилось, что, что? – Мама, страдальческим голосом.
– Абсолютно ничего, – я, незаметно делая Участнику ДТП знак глазами.
– Не гримасничай, – мама, строго. – А у тебя есть что-нибудь почитать? Я зайду к тебе на минутку – возьму книгу, то есть книги.
Жаль, что мне нельзя уйти с места дорожно-транспортного происшествия за ручку с мамой.
– А пойдемте вместе, – я, обращаясь к Участнику ДТП. – Пойдемте пить чай, у меня есть шоколадный тортик, – я как будто знала, что вас здесь встречу!
– Гм… – Участник ДТП, недоуменно оглядываясь.
– Мама, познакомься, это мой коллега, доцент… – я, незаметно делая Участнику ДТП знаки всем лицом.
– Что ты все время гримасничаешь? – мама, удивленно.
Мой коллега по ДТП припарковал свой синий «мерседес» в нашем дворе, взял из машины пакет, и мы пошли пить чай. Кажется, мне пока удалось скрыть от мамы, что ее дочь – Шумахер, ловко подрезающий синие «мерседесы» на скорости 4 км в час.
Дома нас встретил истошный крик: «Ворюга!» Это у нее переходный возраст, раньше она так не нервничала, когда теряла свою пищу.
Мура вышла в прихожую.
– Положила на тарелку кусок сыра, отвернулась на минутку, – Лев Евгеньич слопал, – жаловалась Мура. – Взяла еще один кусок, отвернулась, – Савва, ест прямо с моей тарелки.
– А потому что прятать нужно еду, сколько раз говорила, – сказала мама.
– У вас соседи воруют? Коммуналка? – понимающе сказал мой коллега и как-то весь подобрался. – Хотите, я с ними разберусь? Это мне как медку лизнуть.
После некоторой суеты и знакомства с Львом и Саввой мы уселись на кухне.
– Ну, кто со мной выпьет? Я, кстати, Сергей Сергеевич, – сказал коллега маме, доставая из пакета коньяк. – Как это никто? Не буду же я пить в одно лицо?
– В одно лицо? – удивленным эхом повторила мама. – Какое интересное выражение… Сергей Сергеевич, а как же вы потом поедете на машине? Вас же остановят?
– А я знаю пароль: «Мертвые не потеют», ха-ха.
Я проверила почту («Письма номера» нет, что делать?), а когда вернулась к столу, коллега как раз рассказывал маме анекдот: одну женщину привлекли к суду за валютную проституцию. Вот на суде ее и спрашивают: «Скажите, как же вы стали валютной проституткой?» А она отвечает: «Просто повезло».
– Хм, действительно смешно, – вежливо сказала мама. – Ну, давай мне книги, и я пойду.
– Что он преподает? – страшным шепотом спросила она в прихожей, стараясь запихать в сумочку четвертую книгу. – Не входит… Ладно, в руках понесу…
– Что преподает, что преподает… культуру речи, вот что, – ворчливо ответила я.
– Не ври. Этот Сергей Сергеевич – человек не нашего круга.
А кто сказал, что помеха справа обязательно должна оказаться моим кругом? Тут же не угадаешь. Бывает да, а бывает и нет.
Когда я вернулась на кухню, Сергей Сергеевич в воспитательных целях водил перед носом Льва Евгеньича кулаком.
– Лев Евгеньич, да, ворует, но он не виноват, – заступилась я. – Просто он в душе уверен, что в этом доме весь холодильник принадлежит ему и…
– Какая может быть душа у животного? Души даже у человека нет. Доказано.
– А вот и нет, вот и не доказано!
В доказательство я привела историю с Мейерхольдом. Он написал академику Павлову: мол, хорошо, что вы, дорогой академик, изучая рефлексы, наконец разобрались с душой. А тот ответил: во-первых, я на собаках изучал. А во-вторых, посмотрим насчет души, дорогой товарищ Мейерхольд, с душой еще ничего неизвестно. В том смысле, что душа есть. Тем более у Льва Евгеньича.
