– Как тетя Галя? – спросил я. Нужно же было о чем-то говорить. Боже мой, мне удалось вспомнить ее имя, какая же чепуха бессмысленно хранится у меня в памяти…
Тетя Галя, Серёгина мать, умерла шесть лет назад от какой-то странной болезни. Серёгина жена за ней ухаживала и тоже умерла. Новая Серёгина жена болеет, врачи не знают, что с ней… Это прямо Хармс какой-то – все умерли или хотя бы заболели… Почему эти люди не могут заболеть тривиальной ангиной и выздороветь, почему у них всегда таинственные болезни и врачи никогда не знают, что с ними? Почему эти люди живут так некрасиво, убого?.. Думаю, ответ прост: вот такие уж они люди, так себе люди…
Серёга, во всяком случае, выглядел довольным. Сообщил, что у него всё нормально, устроился на очень хорошую работу – на своем микроавтобусе возит туристов в аэропорт Хельсинки, а там встречает из рейсов и везет обратно в Питер. Машина немного барахлит, но пока нет денег поменять, а в общем, на жизнь не жалуется… Господи, зачем я здесь?!
– Ты не думай, у нас интеллигентные люди работают, один есть с университетским дипломом, к тому же артист не хуже, чем в сериалах, – похвастался Серёга, – дружок мой, мы с ним иногда вместе ездим…
…Зачем я здесь?! Лучше бы он остался в моей памяти мальчишкой, чем этим опущенным жизнью мудаком…
– Нас скоро расселят, одному новому русскому прижглось весь этаж купить вместе с чердаком, а на чердаке мансарду сделать, – сказал Серёга, – я последний в квартире остался. Дольше всех упирался, зато выбил за свою комнату двухкомнатную квартиру на Гражданке. Теперь заживем! А что? Я право имею! Мать говорила, раньше вся квартира нам принадлежала…
А ведь он был интересный мальчишка, живой, остроумный, и вот, ничего не осталось, кроме жалкого гонора нищих, – упирался, выбил квартиру…
– Ну, фу-ты ну-ты, американец! У меня племянничек из детского сада, знаешь, какую песню принес? – спросил Серёга, хихикнул в кулак и запел на мотив детской песни: – «Может, мы Америку взорвали зря, сбросили пятнадцать мегатонн, всё, что там от взрыва получается, мы погрузим в голубой вагон…» Я тебе так скажу, твоя Америка всюду лезет, думает, что самая умная, а мы еще посмотрим, кто кого, мы тоже не лыком шиты… Ты-то как там, в своей Америке?
Пока я размышлял, «как я там, в своей Америке» в контексте Серёгиных понятий о жизни, ему уже пришла в голову другая мысль.
– Слушайте, други, а давайте поднимемся на чердак? Где мы в детстве лазали? Оттуда все соборы видно, и Исаакиевский, и Казанский, и Троицкий… А то нас расселят, ты в Америку уедешь и всё, не увидимся никогда.
С кем не увидимся никогда, с соборами?.. Такие люди, как Серёга, никогда не выслушивают ответа на свой же вопрос, они заняты только движением собственных крошечных мыслей, да и не мыслей вовсе, а так, жалких флуктуаций… их мозговая деятельность прерывистая, как неровный детский пунктир.
– Давайте, давайте поднимемся, – поддержала Даша, – соборы посмотрим.
– Гитарку мою найдем, – соблазнял меня Серёга, – сыграешь…
Дверь на чердак вела прямо из Серёгиной комнаты – как в сказке про Буратино, маленькая дверь в стене за нарисованным на холсте котелком. Серёгина семья использовала чердак как личное помещение, тетя Галя держала там зимнюю одежду, а Серёга складывал туда прошлогодние учебники… Да, действительно, была гитара, мы оба на ней в седьмом классе наигрывали…
Смотреть на соборы я бы не пошел, а за гитарой так уж и быть, всё-таки память обо мне – мальчишке.
Первое, что сделала Даша на чердаке, – поскользнулась и свалилась в кучу тряпья.
– Ох, я обо что-то ударилась, – сказала она, – тут жесткое что-то, мне больно…
Я вытянул ее из пыльной кучи за руки. Среди тряпья что-то блестело, и я хмыкнул – что это, золото, клад?..
Оказалось – чемодан. Чемодан начала века, с металлической пряжкой на круговом ремне и металлическими углами. На крышке приклеен черный от грязи пластырь с надписью «дедов хлам».
– Какой чемодан красивый, я так люблю старые вещи. А что это, «дедов хлам»? – потирая бок, поинтересовалась любопытная Даша.
– Да мать хранила всякое дерьмо! Всё собиралась чердак разобрать… Выброшу, говорила, всё, а то старую обувь негде хранить… – с досадой сказал Серёга. – Так и не разобрала, а жена уже не хочет возиться, говорит, так переедем, безо всякого дерьма…
Дашка, заблестев глазами, спросила:
– Неужели вы его никогда не открывали? А вдруг клад какой-нибудь? Нет, ну бывает же клад… Давайте откроем?!
– Да уж, клад, – хохотнул Серёга, – дедовы кальсоны…
Серёга пнул чемодан ногой, чихнул от пыли, и я брезгливо поморщился.
– Ох, ну пожалуйста, а вдруг всё-таки клад, – упрашивала Даша. – Один мой знакомый нашел на чердаке… знаете что?..
Даша на секунду задумалась – она явно врала, сочиняла на ходу, так ей хотелось посмотреть, что там, в чемодане. Любопытная Дашка. Даша – как детская игрушка, безопасная, не порежешься, не обожжешься. После жизни с Полиной я чувствую себя с ней так, как будто, вернувшись с войны, отмокаю в ванне с нежной пеной.
Серёга открыл чемодан, наклонился и вытащил… ох, не может быть, неужели?! Еще не успев подумать, что делаю и зачем, я машинально заслонил от Даши чемодан. И в ту же секунду откуда-то издалека раздалась мелодия «К Элизе» – это зазвонил Дашин телефон, на мою удачу оставленный ею в комнате, и она ринулась вниз, по дороге опять чуть не свалившись в тряпки. «О-о-о! – закричала она внизу в телефон. – О-о-о! Не волнуйтесь, не переживайте, я всё сделаю!»
– Я же говорю – кальсоны, – сказал Серёга, кивнув на чемодан. На то, что он вытащил из чемодана. На маленькую невзрачную серую книжечку. – Видишь, что написано? «Азбука».
Я заглянул в чемодан и, задохнувшись, беззвучно повторил:
– «Азбука».
– Азбука… А я уже умею читать… – ухмыльнулся идиот Серёга. – А если ребенок будет, так сейчас вон сколько всего продается с картинками… Хотя я думаю, какой уже ребенок в моем-то возрасте, но если вдруг будет… У тебя с этим делом как, нормально? А то говорят, импотенция молодеет.
– Нормально, у меня нормально.
– У меня тоже, хотя не так, конечно, как раньше… Вообще я в чемодан-то лазил, – сказал Серёга, – всё ж таки любопытно было. Года два назад… или три… или четыре… нет, всё-таки три…
Состояние мое было неописуемое… Я чувствовал, что меня шатает, у меня дрожали руки, и я спрятал их за спину. Я старался… очень старался ничего не показать голосом, лицом; как муха на стекле, замер в ожидании… еще секунда, и я бы просто упал в эти тряпки… и, наконец, не выдержав, спросил:
– Ну?
– Что «ну»? Гну. Одно дерьмо.
Серёга повертел в руках «Азбуку», засунул обратно в чемодан и закрыл замок.
– Мальчики! – закричала снизу запыхавшаяся Даша. – Мне из детского сада звонили! Я совсем забыла! Мне нужно к завтрашнему дню разрисовать! Двадцать шариков! О господи, где мои ключи от машины? А, вот же они! Сережа, простите, пожалуйста, что мне нужно разрисовывать шарики, но…
