Вечером у нас были гости – Полина с Юлькой. Ну, и Максим, конечно.
Юлька с Андрюшей хорошо играли, а Полина с Максимом нет. Они опять поссорились, на этот раз не из-за Америки, а из-за Петербурга.
Полине у нас всё не нравится. Я имею в виду не у нас дома, а у нас в Питере. Полина принесла старый путеводитель по Санкт-Петербургу и читала из него вслух:
– «Петербург расположен на полутора сотне топких островов, продуваемых балтийскими ветрами, в гиблом, не предназначенном для человеческой жизни месте…», вот видите, – сказала она, – «это город, в котором не только жить, но даже и находиться невозможно, ибо нет в нем ни одного места, пригодного для жизни…»
Полина вела себя странно, всё время оглядывалась, вздрагивала на каждый шорох, краснела, нервно сжимала губы. Я посоветовала ей пить легкое успокоительное на травках, она дико на меня посмотрела. Наверное, очень устала на заводе.
– А мне всё нравится, – сказал Максим. – Здесь всё самое лучшее, и город, и люди… В целом люди прекрасны, одеты по моде, основная их масса живет на свободе…
Я не стала спрашивать, чьи это стихи. Может быть, его, а может быть, петербургского поэта Уфлянда.
…Я думала, что от буше и корзиночки с заварным кремом и от стихов мое настроение улучшилось, оказалось, нет. Украдкой приложила прибор ко лбу – нет, ничего, всё та же голубая полоска.
1 декабря, суббота
Андрей позвонил, когда я металась по дому, одной рукой засовывая Андрюшечку в куртку, другой Льва Евгеньича в поводок, а третьей пыталась сделать новую прическу – заколоть волосы так, чтобы, с одной стороны, был как будто хвост, а, с другой стороны, как будто не хвост…
– А почему ты не спрашиваешь, куда мы сегодня пойдем? Сегодня же суббота… Что ты сейчас делаешь? – сказал Андрей виновато-примирительным голосом, как будто он откуда-то узнал, что Лев Евгеньич нашел презерватив и что я больше никогда о нем не думаю.
– Убегаю. Убегаю в Зимний дворец, – невнятно проговорила я, потому что во рту у меня была заколка. – «И не думаю про презерватив» – это я мысленно добавила.
– Ты ничего не спутала? – спросил Андрей. – Может быть, ты теперь царь?
Ничего я не спутала, и ничего я не царь. В Эрмитаже уже несколько лет бывают концерты, в Георгиевском зале. Это очень волнующе – слушать музыку и воображать себя царем, фрейлиной или министром.
– В котором часу концерт?
Странный вопрос, концерты всегда начинаются одинаково.
– В семь часов, а что?
– Да так… Может быть, мне тоже… хм? – нерешительно сказал Андрей.
– Плохо слышно, очень плохая связь… я уже в машине. – И я нажала на красную кнопку, потому что очень торопилась.
– А с кем ты идешь? С Мурой? – поинтересовался Андрей. Ох, голос звучал не из телефона, а из прихожей. Оказывается, он уже был дома.
– Мура не может, они с Львом Евгеньичем идут в Петропавловку, там представление по Гоголю, представляешь, прямо на площади у собора… Лев Евгеньич не очень любит Гоголя, но там что-то вроде народного гулянья, костры, танцы, сосиски, так что ничего…
Это мой принцип – свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех. Вот пусть все и отправляются по своим интересам, кто куда хочет, кто на Гоголя, кто куда хочет с презервативом… Может быть, это и не мой принцип, а кого-то из классиков марксизма, но ведь они же не могут быть во всем не правы.
– С мамой? Ты идешь на концерт с мамой? – продолжал допытываться Андрей. Необычный, приятный и лестный интерес к подробностям моей жизни.
– Мама не может, они с Андрюшечкой идут на «Детский альбом» Чайковского. Они не хотят Гоголя, а хотят Чайковского. А по дороге в театр мама собирается быстренько рассказать ему содержание «Мертвых душ», чтобы о Гоголе он тоже имел представление…
Андрей замолчал – наверное, обрадовался, что у него такая культурная семья с разносторонними интересами.
– А с кем? С кем ты идешь на концерт? – переспросил Андрей.
Не расслышал, наверное, плохая связь, хотя я его слышу замечательно. Ах да, он же стоит рядом.
– С Максимом. А после концерта мы пойдем в кафе обсуждать мою новую книжку. Он уже прочитал и сказал, что у меня есть потенциал. А ведь Максим – не обычный читатель, – гордо сказала я.
– Чем это он необычный? – поинтересовался Андрей.
Странно, что он так долго со мной разговаривает… обычно он только быстро говорит: «Малыш, у тебя всё нормально? Я занят, пока». Наверное, застрял в пробке, вот и разговаривает… Ах да, он же дома…
– Максим – не обычный читатель, как ты, он человек с тонким вкусом, – строго сказала я. – Теперь понял? А ты даже не знаешь, сколько их у меня, моих маленьких книжечек!
– Ну почему же, знаю, пять… или шесть… – задумчиво добавил Андрей. – Я, хм… мне тоже нравятся твои книжки…
Пять или шесть?!.. Двенадцать вместе с новой, вот сколько! Нравятся мои книжки? Врет. Он не прочитал ни одной. И всегда относился к моим книжкам так, будто мое творчество – это чем бы дитя ни тешилось…
Андрей не прочитал ни одной моей книжки, а Максим прочитал – одну новую и одиннадцать старых. Сказал, что я талантливая, ура! Что мне повредило то, что мои книжки сразу же опубликовали, – мне было бы полезнее писать в стол и потихоньку наращивать мастерство. Тут я с ним не согласна: зачем потихоньку писать в стол роман «Любовь и измена»? Пусть уж сразу выйдет на суд публики.
Максим сказал, что со своим потенциалом я когда-нибудь могу написать что-нибудь настоящее, не «Любовь и измену», а настоящую литературу. Максим – в точности как Флобер, Флобер запрещал Мопассану публиковать его рассказы. Потом всё-таки разрешил, и первый рассказ, который он разрешил Мопассану опубликовать, назывался «Пышка». И получилось, что Мопассан – раз и сразу же в классики!.. Если я захочу, Максим может быть моим Флобером, а я – его Мопассаном. Может быть, под руководством Макса я тоже стану классиком… Интересно, долго мне придется писать в стол, месяц или больше?
Андрей всё еще стоял около меня.
– Хочешь, пойдем с нами, – нежно предложила я. – Пойдем-пойдем… Ты ведь со мной в филармонии уже спал, а в Эрмитаже еще нет, не спал… Будет симфония Малера, она, знаешь, какая скучная? Ты и сам не заметишь, как заснешь…
– Хм… А может быть, ты… хм… ты… хм… не пойдешь? – предложил Андрей.
Я хмыкнула в ответ, совсем как Андрей: хм…
В принципе хмы бывают разные – задумчивый хм, милый хм, согласный хм… а может быть агрессивный возмущенный хм, означающий «если ты не хочешь спать в Эрмитаже, почему я не должна идти на концерт?!».
– Иди, конечно, я просто так сказал, – грустно сказал Андрей. – Ну, а завтра ты что делаешь?
Странный вопрос, как будто мы не муж и жена, а просто иногда встречаемся.
