Ну хорошо, будем считать, что это пристрелка.
– Скажите, пожалуйста, а коллекционеры к вам заходят? – спросил я продавца, маленького лысого человечка.
– Как не заходить, непременно заходят… – совершенно по-старинному ответил продавец.
– А… часто ли приносят что-нибудь интересное?.. Вы же знаете как продавец. Бывают ли находки?
– Я не продавец, а эксперт, – поправил человечек. – Да обычно сам человек определяет, что для него – находка. Вот как раз перед вами пришел человек, спрашивает, сколько стоит старый Достоевский.
Значит, словоохотливый человечек может так и обо мне рассказать – следующему, кто зайдет после меня. Понятно, что с ним нельзя иметь дело, просто-напросто опасно. Нельзя забывать, что я не в безопаснейшем Цинциннати, а в России.
– Я ему говорю, – продолжал человечек, – до 1881 года каждая книжка от пятисот рублей и выше, а после 1881 года вообще не надо. А он не понимает, думает, я его обманываю.
– Достоевский умер в 1881 году? – спросила Даша. – А почему именно прижизненные издания ценятся? Ведь другие тоже старые…
– Это метафизика, – важно ответил человечек. – В те времена автор сам ездил в типографию присматривать за набором, потом в магазин, он мог эту книгу держать в руках… Или возьмем «Евгения Онегина». «Евгений Онегин» выходил в главках – вот она, эта главка, которую мог держать в руках сам Пушкин… Взял в магазине, подержал, погладил и положил на место…
– Пушкин? Мог? Держать в руках эту книжку? – мечтательно спросила Даша. – Сам Пушкин? А хорошо бы знать, какую именно главку, правда?
Человечек поглядел на нее с симпатией. Хорошо, что я не один, а с Дашей. Она чрезвычайно полезный спутник, люди с ней с удовольствием беседуют, и ее болтовня отвлекает от меня внимание.
– Но не обязательно только это, тут много что имеет значение. Прижизненная «Война и мир», шесть книжек в трех переплетах, издание 1868 года – пять тысяч долларов, а за издание 1870 года – вряд ли дадут пятьсот рублей.
– Очень-очень интересно, – с жаром откликнулась Даша. – А что может быть самое ценное?
– Самое ценное, ну… прижизненное издание Шекспира.
– А что, неужели возможно найти?! Нет, ну теоретически? Гипотетически, можно?
– Гипотетически можно закинуть удочку в ванной и вытащить щуку, – ответил довольный своим остроумием человечек.
– Но бывает? – настаивала Даша.
Человечек рассыпал перед Дашей перлы своего красноречия, и всё это была не нужная мне информация.
…В среде букинистов известно – иногда бывает такая покупка, которая кормит человека всю жизнь…
…А вот совсем недавно – лет двадцать назад нашли коробку из-под яиц, как в детективе, а там… Но коробка из-под яиц случается с человеком раз в жизни, а зарабатывать на жизнь нужно… Букинистическое дело – это тяжелый труд, причем физический, – таскать коробки с книгами…
Этот человек мне решительно не понравился, он был слишком болтлив.
Я осторожно узнал, что соседний магазинчик принадлежит другому хозяину.
Соседний магазинчик значительно больше походил на антикварный – иконы, живопись, фарфор, мебель, гравюры, вполне пристойно. В центре зала стоял буфет, на нем патефон с огромной трубой, а внизу роскошный кожаный чемодан начала века с металлическими вставками, – по-моему, чемодан был самым дорогим предметом в этой композиции.
Даша рассматривала чемодан, а я подошел к книгам.
На полках и под стеклом в витринах толстые тома в кожаных переплетах, опять Даль, опять Брокгауз и Эфрон, золоченые книжки «Исторiя искусствъ», Бремъ, Всеобщая история… В витрине «Исторiя телесныхъ наказанiй в Россiи», тридцать тысяч рублей, самое здесь дорогое издание. А вот и «Весь Петербургъ», толстый красный том… На одной из страниц написано – литературный критик Ровенский А. В., проживает по адресу: Английский проспект, дом… квартира…
Я перелистал журналы на открытой полке – «Нива» за 1912–1914 годы, подшивки неполные, один журнал стоит три тысячи рублей.
– Здесь есть статьи моего прадедушки, – сказал я.
Зачем я это сделал? Иногда я совершаю совершенно необъяснимые поступки…
В зале двое, человек с мешком и продавец, он же эксперт.
– Литографии до Первой мировой войны берете?
– Приносите, посмотрим, – тихо сказал эксперт.
Он больше похож на торговца антиквариатом, чем предыдущий, выглядит солидным, утомленно важным…
– Скажите, а часто вам приносят футуристов? – спросил я эксперта.
– Случается. Но для футуристов же главное – состояние… А разве же они могли сохраниться в хорошем состоянии? Люди же не понимали, думали – разве же это книга? То кастрюлю поставят, то вареньем закапают… – смешно «жекал» эксперт, – футуристы же в хорошем состоянии почти не бывают, футуристы допускаются в коллекции в приличном состоянии, на четверку.
…Мы вышли во двор. Больше всего в Америке я скучал по питерским дворам, таким, как этот, – арка, обломанные водосточные трубы, разрисованные стены, к стене дома прилеплен наружный лифт, дом XIX века, а лифт пристраивали в тридцатых годах прошлого века.
– Подожди, я кое-что забыл, – быстро сказал я Даше и бегом вернулся в лавку. – А вот, например, «Азбука» Маяковского сколько стоит? – спросил я эксперта. – В отличном состоянии, в идеальном?
– Молодой человек, это «Азбука» Маяковского в идеальном состоянии – непостижимая редкость. Может, такая книжка вообще одна на свете… Это же азбука, по ней же детишки читать учились. Не может быть, чтобы в идеальном состоянии.
– Но всё-таки сколько?
– Пять, – равнодушно сказал эксперт, – если в идеальном.
– Пять… чего? – спросил я, стараясь удержать лицо. Конечно, я был разочарован – неужели так мало, всего пять тысяч рублей?
– Пять десятков тысяч долларов. Пятьдесят тысяч долларов.
Что?.. Пятьдесят тысяч долларов?!!
Все избитые выражения – поджилки затряслись, глаза вылезли на лоб, – все они в этот момент были про меня. Это у меня поджилки затряслись, это у меня глаза вылезли на лоб… Пятьдесят тысяч долларов… но… может ли такое быть?!
И вдруг я почувствовал резкий приступ ненависти, ненависти и обиды. Я так мечтал, что буду владеть своими книжками – всегда любоваться, всегда гладить, всегда!.. Мечтал, но решил, что продам книги, сделаю это для Полины, чтобы больше никогда не видеть, как она презрительно на меня смотрит, как сравнивает меня с Андреем или с кем-то другим! Чтобы не ловить в ее глазах – «ты не настоящий мужчина».
Да, я решил продать, но… Но, видимо, подсознательно я всё-таки надеялся, что мои книжки не стоят столько, что мне можно будет не продавать их, можно будет оставить их себе… А когда я услышал – пятьдесят тысяч за одну только «Азбуку», я понял – мне придется продать, теперь у меня просто нет другого выхода – ведь речь идет о таких деньгах. Мир моей мечты, мой мир оказался побежден деньгами – и виновата в этом Полина!
