Теперь у меня был план, и в груди затеплилась искорка надежды. Я вдруг поняла, что голодна, и потянулась к тарелке с бутербродами и бутылке молока, которые мистер Уилкинс оставил у двери накануне вечером.
Когда вскоре после этого мистер Уилкинс принес мне завтрак и увидел, что я поела и снова на ногах, он просиял:
– Я знал, что ты возьмешь себя в руки. Джеофф говорил – ты умная тварь!
~
Время до вечера тянулось ужасно медленно. Через маленький иллюминатор в двери было видно только море – до самого горизонта. Мы шли далеко от берега, но по солнцу я определила, что мы держим курс на северо-запад, а следовательно, движемся вдоль побережья Индии.
Делать мне было нечего – разве что есть еду, которую приносил мистер Уилкинс. Трудно сохранять присутствие духа, оставшись один на один со своими мыслями. Мне не хотелось думать о Джеоффе. И все же я никак не могла прогнать от себя воспоминание, как за несколько дней до того, как мы причалили в Бомбее, они с мистером Уилкинсом подолгу стояли и беседовали на палубе. Вероятно, тогда-то Джеофф и пообещал мистеру Уилкинсу заманить меня в ловушку. Теперь я поняла и то, как мистер Уилкинс смог успокоить директора Турсгуда. Он просто рассказал ему обо мне – обезьяне, которая умеет играть в шахматы.
Как же я не догадалась!
Противно, когда тебя обманывают, но когда тебя обманывает и предает человек, которого ты считал своим другом, ужасно вдвойне. Теперь до меня дошло, что я никогда толком не знала Джеоффа. Может, на самом деле на «Сонг оф Лимерик» его не знал никто, хотя он так дружил со всеми. Это было жутко. И в то же время немного грустно.
Потом я стала думать о Падди О’Конноре. Я уже не была так уверена, что это он продал меня комиссару Гарретте в Лиссабоне. Ведь Падди, между прочим, поклялся капитану Андерсону в своей невиновности и утверждал, что нашел эти десять фунтов в машинном отделении. Возможно, он говорил правду. А значит, банка с деньгами принадлежала Джеоффу. Джеофф продал меня в Бомбее. И запросто мог продать в Лиссабоне.
Хотя правды об этом мне, скорее всего, никогда не узнать.
Глава 38
Карачи
Утром третьего дня я увидела низкий берег по правому борту. Вода в море была коричневатая, как возле дельты реки. Куда мы идем?
Когда мистер Уилкинс принес мне на завтрак хлеб, с руки его свисала яркая ткань. Он поставил тарелку с хлебом на пол и кинул ткань на койку. Все это время он пристально смотрел на меня, не опуская револьвера.
Ткань оказалась длинным платьем. К платью прилагалась черная круглая шапочка с кисточкой.
– Переодевайся, – сказал мистер Уилкинс. – Я заберу комбинезон и фуражку. Эти лохмотья тебе больше ни к чему.
Я помотала головой, не сдвинувшись с места. В фуражке лежали письмо и деньги. С ними я расставаться не собиралась.
– Не мудри, – раздраженно сказал мистер Уилкинс. – Скоро ты встретишься с директором Турсгудом. Я хочу, чтобы ты выглядела красиво и опрятно. Так что пошевеливайся! Немедленно!
Я снова покачала головой.
От злости бледные щеки мистера Уилкинса покрылись красными пятнами. Было заметно, что он нервничает. Боится, наверное, что директор Турсгуд останется недоволен.
– Что с тобой? – прошипел он. – Ты что, стесняешься? В этом дело?
Немного подумав, я кивнула.
Мистер Уилкинс хрипло и безрадостно рассмеялся.
– Нашла кого стесняться, – сказал он. – Я же зоолог! Думаешь, я никогда не видел голых обезьян? Ну ладно, ладно, вернусь через десять минут, и чтобы ты к этому времени была в платье. Ясно?
Как только мистер Уилкинс ушел, я осмотрела свой новый наряд. Мне повезло. Тулья шапочки была сделана из двух плотных полосок ткани, между которыми был вставлен картон. Я вывернула шапочку наизнанку и вложила конверт и деньги между тканью и картоном. Шапочка немного помялась, но я успела расправить ее и надеть платье, прежде чем вернулся мистер Уилкинс.
~
Когда «Малабар Стар» вечером причалила к берегу, я все еще не знала, где мы находимся. Никакого города и в помине не было, только порт с кранами, рельсами, низкими складскими зданиями и широкими дощатыми причалами.
Прошел не один час, но ничего не происходило. И только когда начало темнеть, за мной пришел мистер Уилкинс. Он надел на меня наручники и провел в машину, которая ожидала на пристани. Мы сели на заднее сиденье. От мистера Уилкинса разило потом, он постоянно поправлял очки.
Мы ехали по широкой дороге вдоль железнодорожных путей. В открытые окна врывался влажный теплый воздух. Вскоре вдоль обочины показались редкие строения. Постепенно их становилось все больше, сами дома стали выше. На перекрестках горели костры. В полумраке мелькали ночные прохожие. Их глаза светились, выхваченные фарами нашей машины.
Автомобиль остановился у железнодорожной станции. Подбежали два носильщика и подхватили багаж мистера Уилкинса. Над входом на станцию я прочла: Karachi Cantonment Railway Station – Станция кантонмента Карачи. Значит, мы все еще в Индии. В городе Карачи.
У перрона стоял поезд. Молодой человек с рыжеватыми усами и в тропическом шлеме, завидев нас, махнул рукой. Поздоровавшись с мистером Уилкинсом, он насмешливо и высокомерно оглядел меня.
– Ага, вот, значит, и подарочек для махараджи. От которого зависит будущее алмазного месторождения, – сказал он. – Директор Турсгуд ждет вас. Надеюсь, Уилкинс, обезьяна не подкачает. Это в твоих интересах, старик.
Потом я узнала, что мужчину с рыжеватыми усами зовут Слайкомб и что он – секретарь директора Турсгуда.
– Директор забронировал для фирмы три вагона, – довольно вещал Слайкомб. – Один для него и для меня, второй для остального штаба, а третий – где мы все будем работать и проводить совещания. Вам с обезьяной отвели отдельное купе. Хорошо ведь, правда?
Мистер Уилкинс, похоже, не слушал. Он дрожал от напряжения и пробормотал в ответ что-то невнятное.
Мистер Слайкомб подошел к одному из вагонов, открыл дверь и пропустил нас вперед.
Пол внутри был устлан восточными коврами, на которых стояли большие блестящие кожаные кресла. В одном из кресел расположился директор Турсгуд, одетый в шелковый курительный халат и вечерние туфли с небольшими помпонами. В одной руке он держал бокал с коньяком, в другой – сигару. Тонкая струйка дыма поднималась к вентиляторам, медленно крутящимся на потолке. Мистера Уилкинса директор, казалось, и не заметил. Его глаза были устремлены на меня. Мы посмотрели друг на друга. В его взгляде сквозило недоверие.
– Пока что вы не очень-то меня удивили, Уилкинс, – сказал он. – Обезьяна как обезьяна. Разодетая в дурацкое платье.
– Простите, сэр. Ничего лучше не нашлось. В Бомбее мы ужасно спешили, как вы, наверное…
