– Кроме шуток. Вчера я думал, Пес-Законник тебя ненавидит, но этот парень…
– Ну да. – Я машу рукой в воздухе, будто наша встреча с Жаждущим оставила туман, который необходимо развеять. – Меня все ненавидят. Я уже поняла.
– Что ты сделала ему плохого?
– А с чего ты решил, что я вообще что-то делала? – спрашиваю я слегка возмущенным тоном.
Он хихикает.
– Я знаком с тобой всего двадцать четыре часа, но уже понял, что у тебя есть дар выводить людей из себя. Ты хочешь сказать, что вообще ничего не делала?
– Ну хорошо. Я задолжала ему немного денег несколько месяцев назад. Я про тот сбор пожертвований, о котором говорила. Это долгая история и, по моему мнению, абсолютно дурацкая, но он никак не может ее забыть.
Кай задумчиво кивает.
– Ты все ему вернула?
– Вернула? Нет, это так не работает. С пожертвованием не сложилось, поскольку ситуация вышла из-под контроля. На самом деле я ничего ему не должна.
– Но ты же сказала…
– Я оговорилась. Забудь.
– Может быть.
– В смысле «может быть»?
– Может, забуду. – Он пожимает плечами. – А может, помогу тебе решить проблему.
– Прошло уже шесть месяцев. Как ты можешь помочь?
– Предоставь это мне.
– Если ты собираешься ему платить…
– Нет, ничего подобного. Я просто с ним поговорю.
– Поговоришь? Возможно, ты и смог вчера «забить баки» Длиннорукому своей чепухой, но Хастиин – совсем другое дело. Он не такой идиот, как этот Пес-Законник. Он… настырный. Упрямый, как сатана.
– Ага, я уже понял. Не переживай за это. Черт! Гляди!
Я смотрю в направлении его взгляда через ветровое стекло. Мы подъезжаем к Тсэ-Бонито, свернув с Шоссе 134. Перед нами клубится густой черный дым, отравляя собой безупречно голубое небо.
– Что это?.. – шепчет он, пока я медленно подползаю на своем грузовичке. Это точно не пожар в зарослях. – Неужели…
Предчувствие затапливает все мое тело. Живот болезненно сжимается, кровь с ревом проносится внутри головы. Огонь поднимается из самого сердца лабиринта магазинов, примерно с того места, где живет Тах.
– Ой… – слышу я свой голос будто со стороны.
Голос Кая звучит за миллион миль отсюда, словно завернутый в хлопок, лежащий на самом дне самого глубокого колодца:
– Кажется, хоган Таха горит…
Глава 19
Я подъезжаю к тому месту, где вчера стоял хоган Таха. Или как можно ближе к нему. Псы-Законники перекрыли главную улицу Тсэ-Бонито бело-синими кóзлами с надписью «ПОЛИЦЕЙСКОЕ ОГРАЖДЕНИЕ» и организовали объезд по двухполосным дорогам, уходящим на восток и запад вокруг города.
Мне требуется вся сила воли, чтобы не протаранить это ограждение и не проехать прямо к дверям дома Таха. Тихий внутренний голос умоляет меня сохранять спокойствие, глубоко дышать и думать. Но руки дрожат так сильно, что я едва удерживаю руль. Дыхание мое короткое и прерывистое, а все мысли черны как смоль.
Дюжина Псов в форме ОГПП цвета хаки стоят возле полицейского барьера, нервно теребят пистолеты на ремне и бросают тревожные взгляды в сторону пламени. Горожане собрались толпой на склонах главного шоссе, сгрудившись подобно стопке кукурузных лепешек, – копы, граждане, автомобили сдавились вместе, чтобы поглазеть на языки пламени, вспыхивающие над крышей хогана Таха, и на облако черного дыма, поднимающегося к небесам. Все мы вытягиваем шеи, чтобы получше рассмотреть следы катастрофы.
Все, кроме одного человека, стоящего спиной к огню. Вместо того чтобы глазеть на пожар, он внимательно оглядывает толпу, изучая лица и запечатлевая в памяти подозрительных прохожих.
– Длиннорукий, – шепчу я.
– Чёрт!
Голос Кая напряжен и в этот раз звучит совершенно серьезно. Он тоже смотрит на Пса-Законника. Вероятно, вчерашняя стычка оставила такой же глубокий след в его памяти, как и в моей. На Длинноруком ковбойская шляпа и темные очки, так что я не могу разглядеть его глаз, но меня не оставляет чувство, что он ищет в толпе меня.
Я заставляю себя ехать дальше, пока не оказываюсь примерно в четверти мили
[55] от баррикады. Слева от меня даже не сам Тсэ-Бонито, а пыльная земляная ярмарочная площадь, заброшенная и пустынная в это время года. Справа – ряды овечьих загонов из ржавых железных листов. Сейчас они временно пустуют, поскольку общинные стада в этот час выводят на выпас. Я сворачиваю к загонам. На одну лишнюю машину никто не обратит внимания, поскольку овец пригонят обратно только к ночи.
Заехав на стоянку, я глушу двигатель. Влажный травяной овечий запах доносится к нам через открытое окно, и этот сладкий знакомый аромат перекрывает вонь от горящего дерева и раскаленного металла.
Мы сидим внутри некоторое время, наблюдая за клубящимся дымом, а потом Кай говорит:
– Пойду разузнаю, что происходит.
Я протягиваю руку назад и беру дробовик. Только прикоснувшись к оружию, мои руки вновь становятся твердыми, а голос в голове начинает успокаиваться.
Кай замирает, положив руку на дверь. Брови хмуро сдвигаются.
– Ты что задумала?
– То же, что и ты. Пойду задам пару вопросов.
– С дробовиком?
– У тебя есть идея получше?
– Конечно. И не одна.
Я открываю рот, чтобы высказать все, что я думаю о его «идеях», как вдруг мой взгляд падает на тусклый черный корпус «глока». Я задумываюсь. Конечно, мне больше нравится мой дробовик – он дальнобойный и страшный, а я никогда не отличалась утонченностью, – но и скрытность имеет свои достоинства. Я помню о наличии бдительных полицейских, поэтому кладу дробовик обратно и сую «глок» в карман своей кожаной куртки.
Кай наблюдает за моими манипуляциями.
– По крайней мере, позволь мне пойти первым. Попробую поговорить с ними, прежде чем ты развяжешь бойню.
– Нет, – бросаю я агрессивно и резко. – Вчера я уже позволила тебе говорить, посмотри теперь, к чему это привело.
Я открываю водительскую дверь и выхожу наружу. Горелый запах становится еще сильней. Земля под ногами твердая, но мне кажется, что она может расколоться и поглотить меня в любой момент.
– Да, вспомни, к чему это привело. – Теперь он тоже злится. – Я вытащил нас оттуда, и никто не пострадал.
– Никто? А это, черт возьми, что такое?
Я проклинаю себя за то, что оставила Таха одного. Он старик, у которого даже ружья нет. Я была поглощена своей враждой с Длинноруким и почему-то уверена, что охотится он именно за мной. Когда, как не теперь, позволить Каю взять верх и поговорить с ним о путях отступления.
