– Джей, не входи сюда, – предупредил Дилан. – Выглядит непривлекательно.
– А что теперь привлекательно? – задал я встречный вопрос, входя в номер.
Натан, скрестив руки на груди, не сводил глаз с ванной комнаты:
– Похоже, он убил ее, а потом покончил с собой.
Он был прав.
Патрик лежал лицом вниз, без рубашки, перегнувшись через край ванны; его руки были выброшены вперед, и под ними собралась неглубокая лужа крови. Мускулистый мужчина лет сорока пяти, в хорошей физической форме. Я часто встречал его во время прогулок по отелю. Иногда он бегал босиком с тринадцатого этажа на первый и обратно, а иногда – только взад и вперед по нашему коридору. Он бегал босиком – и никогда снаружи, как Таня или Дилан, – потому что не хотел износить последнюю пару ботинок.
Позади Патрика, на полу, лежала его жена Корали. Ее лицо с распахнутыми от шока глазами было повернуто к двери, к нам, и на шее уже проступил черный венок синяков. Трудно сказать, была ли добровольной для нее эта смерть. Вполне возможно, идея принадлежала ей, но она не доверяла себе в том, что доведет задуманное до конца.
– По-моему, никакого злого умысла… или что-то не так? – на всякий случай спросил я, проверив и убедившись, что никто из присутствующих не видит ничего такого, что упустил я.
– Нет, никакого, – отозвался Дилан.
Патрик и Корали были дантистами из Лиона. Держались особняком. Хотя Корали несколько раз заговаривала со мной в ресторане. Английский у нее был не блестящий, но вполне понятный. С Патриком мы никогда не разговаривали по-настоящему долго, за исключением одного нетипично откровенного разговора в самом начале, когда он как-то вернулся с охоты, организованной Диланом. Он рассказал мне о лете, которое провел в Румынии, на ферме своего дяди. Тогда ему было четырнадцать. Дядя взял его на охоту. Но они охотились не для еды или отдыха. Они шли по кровавым следам, чтобы пристрелить жертв бешеного медведя, и провели в лесу семь часов, избавляя изувеченных оленей и более мелких медведей от страдания. Патрик говорил, что последние два месяца он постоянно вспоминает ту охоту.
У меня сложилось впечатление, что он рассказал мне эту историю только потому, что знал о моих записках. По этой же причине другие люди в отеле заговаривали со мной и рассказывали свои истории.
У Патрика и Корали было трое взрослых детей, а у их старшей дочери уже были свои дети. К сожалению, я не помню их имен.
– Вы тоже заметили, что они не пришли на завтрак? – спросил я.
Дилан кивнул:
– Я для того и веду журнал. Дело не только в безопасности.
– Твои знакомые? – поинтересовался Натан.
– Они были дантистами, – ответил я единственное, что знал о них наверняка.
– А вы в курсе, что среди дантистов безумно высокий уровень самоубийств?
Мы с Диланом уставились на него.
Он пожал плечами:
– Ну что? Если так и есть. У дантистов, типа, самый высокий уровень самоубийств среди всех профессий, загуглите.
– Загуглите? – Дилан приподнял брови.
– Точно, сейчас никак… но вы же поняли, что я имел в виду. Это правда.
– Загуглите, – фыркнув, повторил Дилан.
– Ладно, я пошутил, чтобы справиться с бездной. Так подай на меня в суд!
– Когда смотришь в бездну
[3]…
Натан развел руками:
– Я смеюсь. Ха-ха-ха.
Меня поразило, что они оба могут смеяться. Пока они подкалывали друг друга, мой взгляд то и дело возвращался к Корали Бернардо. Я застыл от безнадежности и страдания, которые исходили от нее. Словно опять наступил День первый, или Второй, или Третий.
– Может, похороним их? – произнес я.
– Давай не сейчас, внизу много народу. – Дилан встретился со мной взглядом. – Боюсь, как бы не сработал эффект домино.
Он был прав.
– Ладно, позовешь. Я помогу вынести их.
Натан и Дилан вышли из номера. Ни один из них не казался испуганным. Может, им довелось многое повидать в жизни, а причина моего отчаяния крылась в том, что я еще недостаточно видел?
Я вошел в ванную и присел на корточки, чтобы закрыть Корали глаза. Она была холодная. Что бы там не произошло, но это случилось ночью. Я попробовал припомнить, не слышал ли чего-нибудь вроде борьбы или криков. Но я беспробудно проспал всю ночь.
Однажды Корали предложила мне проверить зубы. Мы сидели в ресторане, и я запрокинул голову на спинку стула, а она, щурясь от нехватки света, заглянула в рот и принялась орудовать зубочисткой у меня в зубах. Когда у меня во рту находились ее пальцы, я чувствовал себя гораздо комфортнее, чем во время ее попыток завязать разговор. В тот раз ей на глаза постоянно падали волосы.
Она произнесла:
– Вы пьете слишком много кофе.
В ответ я, фыркнув, рассмеялся.
Она помолчала, едва заметно улыбнувшись.
– На мой взгляд, серьезных проблем пока нет. Но кофе здесь ужасный.
На тот момент, когда мы все начали экономить зубную пасту, проблем с зубами у меня не было.
– Джон, ты идешь?
Дилан легонько стукнул костяшками пальцев по двери.
Я поднялся и громко произнес:
– Паршиво все это.
– Понимаю, приятель.
– Да я серьезно. Полное дерьмо.
– Я понял.
– Может, им там лучше, – сказал Натан. – Мы этого не знаем.
Покачав головой, я вышел вслед за ними, и Дилан запер дверь.
В таком большом здании чета Бернардо могла бы лежать вечно. Их комнату никогда больше не открыли бы, и никто не собирался туда заселяться. Но, следуя обычаю и принципам гуманности, а может, просто из гигиенических соображений мы хоронили трупы. Каждый раз надо было сказать несколько слов над могилой, и эта доля всегда выпадала мне. Похоже, я единственный, кто еще что-то помнил из Библии.
Предоставленные самим себе, мы мало можем контролировать свою память. Я забываю лица и имена, как зовут одноклассников моих детей, их учителей, коллег Нади. Даже воспоминания о собственном отце кажутся какими-то размытыми. Но я все еще цитирую Библию. Наверное, Библия у меня находится на уровне мышечной памяти.
После похорон Натан вернулся в ресторан, а я задержался. Я открывал и закрывал ящики комода и шкафов в их номере, попутно заметив, что у них не так уж и много вещей.
– Что-то ищешь? – спросил Дилан.
– Да… зубную пасту, обезболивающие таблетки… да что угодно.
Заглянув в шкаф, я увидел чемодан. В застегнутом на «молнию» переднем кармане я нашел паспорта. Подтвердив их личности, я старался не выглядеть так, будто придаю этому слишком большое значение.
