– Да ничего особенного, – рассмеялся я. – Доехали до города, вернулись, кучу раз пытались не умереть.
– Пытаться не умереть – это теперь наша работа на полную ставку. – Он предложил мне кусочек манго, но я отмахнулся. – А там что у тебя?
– Да так, ничего. – Я пролистал распечатанные письма. – Несколько писем от владельца, мы с Томи изучали их. Балош продавал отель, и покупатель, пока они вели переговоры, по-видимому, оставался в Сен-Сионе. Мы хотели выяснить, имеет ли Балош отношение к той девочке на крыше. По-моему, нет. Наверное, все это время я шел по ложному пути. Вот и получилось, что мы ничего не знаем – ни ее настоящего имени, ни реального времени смерти. Ничего!
Натан оглядел комнату:
– Не знал, что отель продается. Кто захочет купить его?
– Какой-то англичанин… ну, я так понимаю, он англичанин по имени… – Я заглянул в письмо. – Гарольд Адлер.
Оглядываясь назад, я обязан был догадаться, как только впервые увидел это имя.
Нат посмотрел на меня с необъяснимой болью, от его выражения лица я буквально задохнулся.
– Приятель, ты, типа, пошутил? – произнес он.
– Гм… нет. – Я едва мог говорить, когда он так смотрел на меня. – Нет же, все так… вот здесь, в его письмах, написано.
Натан выхватил у меня из рук бумаги, и я заметил, что он весь дрожит. Взглянув на меня, он сказал:
– Это же мой отчим! Его имя, и он не британец, а австралиец, это же мой отец.
Я долго сидел в своей комнате один. Натан запретил мне рассказывать кому-либо о нашем открытии, пока он не придумает, что делать дальше. Вполне естественно, ему решать, как распорядиться этой информацией.
Петер и Роб везут в город людей и припасы и вернутся обратно, и я в последней партии переезжающих. Томи, я и Дилан – мы трое уедем последними, после того как вывезут все запасы еды. Первым уехало все семейство Иобари.
Не знаю, как жизнь сложится дальше. Даже не уверен, что хочу уезжать.
Как-то после обеда ко мне в комнату пришел Дилан и спросил, можем ли мы поговорить. Он принес остатки своего запаса марихуаны, и мы, устроившись у окна, разделили косяк. Я немного отвлекся от зубной боли, да и витавшее в воздухе напряжение ослабло.
– Вот ты работаешь тут давно. Как, по-твоему, Томи права? Это место проклято? – поинтересовался я.
Казалось, его позабавил мой вопрос, но в ответ он, к удивлению, всего лишь пожал плечами:
– Даже не знаю. Может, и так. Я не верю в проклятия, но верю в… знаешь, что происходит, то и происходит. Наверное, в этом отеле слишком много всего произошло. Столько, сколько может выдержать одно здание.
– Карма?
– Пожалуй. Если и говорить о проклятии, тогда уж прокляты люди, которые остались в отеле. Именно здесь мы начали свои попытки измениться к лучшему.
Я запомнил каждую частичку своей комнаты. Перечитал каждую нацарапанную мною записку «Держи себя в руках!», написанную себе как напоминание. Их наверняка было не меньше двух дюжин. В голове бродили мысли о том, как перееду в город, где у меня будет дом или квартира, и смогу пользоваться своим ноутбуком, слушать музыку, отвечать на сообщения, возможно, даже смотреть фильмы. Поразительно, насколько мир становится шире, когда есть доступ в Интернет со всеми его знаниями.
– Слушай, раз уж мы заговорили о перемене к лучшему… Извини, думал, ты замешан в смерти той девочки, – признался я после особенно долгой затяжки, делая первый шаг навстречу. – Поверить не могу, считал тебя способным на… такое.
– Нет, я не способен. А ты прости, что принял тебя за психа. Не тот ты парень. Я просто пытался защитить частную жизнь Софии. Она была сильно напугана. – Он забрал у меня косяк, затянулся и скрестил руки на груди. – А записи с камер я уничтожил только потому, что подумал – вдруг они попадут в руки полиции и ее арестуют? Или ты посмотришь и все неправильно поймешь. Глупо, конечно, было беспокоиться о полиции, но тогда я все еще думал, что в конце концов они все-таки придут.
– Ясно. И мне не следовало заходить в твою комнату.
– А мне – позволять Софии входить в твою. – Он нахмурился. – Мы маленькая группа и должны доверять друг другу. Мне следовало подавать пример, а не наставлять на тебя ружье.
– Больше мы не будем маленькой группой. В городе много людей.
– Мы все равно останемся маленькой группой.
Мы не всегда однозначно понимали друг друга. Но мне нравится думать, что он прав в своем оптимистичном прогнозе и мы будем держаться вместе.
– Роб сказал, ты получил сообщение от жены и с детьми все в порядке. Я рад за тебя, приятель.
– Спасибо.
Он протянул руку и крепко сжал мою:
– Ты прям заставил меня задуматься. Так невероятно, что твоей семье удалось спастись. Ты же говорил, они были в большом городе. Может, и моя дочка еще жива.
– Ты отправлял ей сообщения?
– Да, пару раз, когда мы выезжали из отеля. Ответа пока не получил, но и твоим потребовалось время, чтобы связаться с тобой! Никто не знает, где Интернет работает, где нет. Может, и она жива. – Он покачал головой. – Знаешь, мне не дает покоя мысль попробовать добраться до Мюнхена. Хотя есть и другая – остаться и никогда не искать ее. От второй мне безумно плохо.
Мне стало легче, когда Дилан высказал те же опасения, что и у меня, и я улыбнулся:
– Тоже думаю об этом. Даже не представляю, как теперь попасть в Штаты. Да я сто раз помру, наверное, пытаясь добраться туда, но… Не знаю.
– Тебе важно, чтоб они знали, что ты пытался? – спросил он.
– Да. Именно. По большому счету, от меня мало толку, но не хотелось бы, чтобы дети думали, будто я отступился от них и смирился с тем, что мы больше никогда не увидимся.
– А что бы ты сделал на моем месте? – спросил он, встретившись со мной взглядом. – Ты бы поехал?
– Да я не знаю, поеду ли на своем.
– Ну, а если бы ты все-таки был на моем месте?
Сильная судорога пронзила мою челюсть от уха до основания шеи, и я понял, что снова скрипел зубами.
– Ты в порядке? – встревоженно спросил Дилан.
– Да, все нормально. Зуб болит. – Я обвел пальцем место, где находился больной зуб, и оно показалось мне одновременно и нежным, и злым. – На твоем месте я бы не стал дергаться, пока не получишь сообщение.
– Правда не стал?
– Если бы не сообщение от Нади, я бы не стал заморачиваться с возвращением в Штаты. Зачем? Здесь тоже можно жить. Город дает большие возможности – начать все сначала, быть нормальными. А что там, в Штатах, я не знаю. И не уверен, что хочу знать.
– Джон, мне будет жаль, если ты уедешь. Нам всем будет жаль.
– Самому не хочется ехать, – сказал я, не веря своим ушам, что говорю такое всерьез. До последнего я надеялся услышать от него аргумент, почему никак нельзя остаться. Мне хотелось, чтоб меня заставили остаться. – Но чувствую, должен. Нужно разыскать свою семью.
