Я и сама удивилась их познаниям и образованности, особенно, когда речь зашла о вреде наркотиков. Я даже подумала, что им нужно читать лекции в разных школах, охваченных этим бедствием…
— Ты говорила, что свалишь их мне на голову, причём это вроде бы звучало, как угроза, — успела шепнуть мне Элеонора, когда все направились к выходу. — А я в жизни так не развлекалась. Я теперь просто мечтаю побеседовать с твоими детьми один на один, без всех остальных…
31
С Лукашем мы встретились в ночном баре.
— Три штуки уже спят, — с облегчением сообщила я. — Ещё две — в казино, это точно. Господи, наконец-то я хоть минутку от них отдохну!
Лукаш распорядился подать нам коньяк и сразу же приступил к делу.
— Теперь я понимаю, чего ради вы возитесь с этой роднёй, так что примите мои соболезнования.
Я также понимаю, что оба мы находимся под подозрением в убийстве вашего бывшего фанфарона… я хотел сказать, сожителя. Вы сами его так назвали.
Я согласно кивнула:
— А как ещё я могла его назвать?
— Думаю, что более подходящим был бы ухажёр.
— На ухажёра он не тянул.
— Ещё раз мои соболезнования. Думаю, что после того разговора, от участия в котором я по непонятным для меня причинам не был отстранён, нам можно уже не играть в дипломатию?
— Нет. Да и вообще — чем проще, тем лучше.
— У меня получается, что оба мы в одно и то же время были на месте преступления. Фанфарона… sorry… покойника я лично не знал, видел его всего один раз, вы помните когда, и больше ни разу. Фамилию же или имя Доминик я слышал множество раз, его называли мои клиенты, разумеется, это было адресовано не мне. В Лесную Тишину я тоже ездил.
А он действительно там жил?
— Вроде бы да.
— Как это вроде? А наверняка вы не знаете?
— Откуда мне это знать, об этой Лесной Тишине я услышала только от майора, как его там, Бежана!
Были какие-то намёки, что у него где-то ещё есть участок, но мне вовсе ни к чему было во все это вникать.
— Почему?
Этот простой вопрос невероятно изумил меня.
— А за какой холерой мне это было нужно?
Теперь уже Лукаш безмерно удивился.
— Боже милостивый!.. Не первый год живу на свете, но никогда ещё не встречал женщины, которую бы не интересовало, где живёт её мужчина. Да хотя бы просто из любопытства… Сколько лет вы в итоге были, ну скажем, вместе с ним?
— Семь.
— Невероятно… И он никогда не возил вас в этот романтический уголок?
— А он и правда романтический?.. Нет, секундочку, куда-то он меня возил, но в Лесной Тишине он, видимо, устроился позже. После того, как расстался со мной. Хотя… Черт его знает, у него были какие-то убежища, но я знала только одну квартиру и остальным не интересовалась. Ладно уж, я вам скажу, чего там играть в церемонии! Он любил таинственность, терпеть не мог назойливости, о женщинах думал точно так же, как и вы: что они глупые, любопытные, жадные и вредные, и остерегался их, а я была лишь приятным исключением. Ну, во-первых, я была сплошной такт. А во-вторых, не лезла куда не надо.
— Не может быть… И как вы это сносили?
— Легко. У меня было множество работы и страшно мало времени. К тому же я была очарована им и ценила его чувства. Только вскоре это прошло, и, похоже, он сам об этом позаботился. А потом это перестало меня трогать, я не намеревалась портить себе жизнь местью, так что тем более не имела никакого представления о его намерениях и его собственности. Подозрением в убийстве меня добили окончательно, просто как гром с ясного неба, а, что ещё хуже, я для этого преступления идеально подхожу и сама даже удивляюсь, что это не я его совершила.
А вы-то каким боком попали?
— Сам не знаю. Ну, факт, что я там был…
Во мне вдруг заговорила совесть.
— Господи, помилуй, уж не я ли случайно вас подставила? Я сдуру призналась, что это вы тогда выключали мне сирену…
— Нет, нет, — поспешно успокоил меня Лукаш. — Меня там видели, то есть мою машину, я имею в виду население, кто-то даже запомнил мой номер. Но теперь я сам сдаю их на все стороны. Не люблю покушений на мою жизнь, такие у меня странные вкусы.
— А что? — заинтересовалась я. — На вас покушались?
Хладнокровно и без малейших колебаний он описал мне события, имевшие место полтора суток назад. Преступник… Мы сверили описание его внешности.
— Точно! Я его видела и даже знаю его фамилию.
Пустынко. Я так и знала, что в этих конских делах сидит какая-то исключительная сволочь…
— Насколько я знаю, не только в конских, — сухо заметил Лукаш. — Его должности во властных структурах вам ничего не говорят?
Я очень расстроилась, так как не была уверена, открыть ли ему всю правду. Как раз сейчас мне не известно почему не хотелось производить впечатление безнадёжной идиотки. В одно мгновенье я осознала, что очень хотела бы, по крайней мере на минутку, ну, скажем, на несколько минут, быть умной и сообразительной, прекрасно ориентирующейся в нюансах нашей сложной действительности. И не путать Берута
[14]
с Джонсоном…
— Честно говоря, должности во власти как-то не очень до меня доходят, — сказала я наперекор самой себе. — Я их путаю. Разбираюсь только в некоторых, а Пустынко тоже где-то там, около. Кроме того, знаете ли, это нечто вроде Циранкевича
[15]
, который пережил все изменения общественного строя, всех партийных секретарей, — камень, скала…
Лукаш внимательно на меня посмотрел.
— Не может быть, чтобы вы сумели упиться одной рюмкой коньяку! Что вы несёте? При чем здесь Циранкевич?
— Как материал для сравнения. Пустынко опирается на такой же точно камень, разве что другого пола. Я это узнала случайно, потому и злюсь на него.
— А вы не могли бы объяснить это как-нибудь поподробней?
— Могу. Циранкевич — это вся отрасль. Начиная со скачек и разведения лошадей и кончая внешней торговлей. Огромный всемирный бизнес, мало известный простым людям, которые считают его гнездом разврата, а лошадь — устаревшим тягловым животным. Мы на этом потеряли миллиарды, в последние годы — из-за таких людей, как Пустынко, опирающихся на нерушимую скалу, покрепче, чем Циранкевич, а раньше — из-за разных партийных гнид, действовавших исподтишка. На той же самой основе…
— И кто же это, эта основа?
Я тяжело и мрачно вздохнула.
