* * *
Волковы с удивлением смотрели на Грушу, что как-то бочком слезала с извозчичьей пролётки. А там громоздились свёртки, бочонки, мешочки, кульки…
– Э-хм, – кашлянул Всеволод-старший, – Грушенька, а вот эти… м-м-м… ёмкости, это вот что?
Покраснев как маков цвет, девушка пискнула:
– Это вот – груздочки солёные. Оченно скусные… – тут вдруг на её лице промелькнул испуг: – Али вы грибков не любите?
– Да почему же? – старший Всеволод вновь озадаченно хмыкнул. – А вон то?
– Огурчики… Я в другой раз сама посолю, только ни бочки, ни соли, ни хрена, ни листа смородивого у меня нет, а эти, – она снова повела рукой, – очень хорошие… А вот тут, – показала она куда-то себе за спину, – селёдочка…
– Тоже бочонок?
– Да что вы! – девушка замахала руками. – Всего-то одного залома и взяла. Фунтов на десять, не больше…
– Ага… – отец повернулся к сыну, который трясся от беззвучного смеха. – Исходя из того, что нам купила многоуважаемая фрёкен Бок… Севка, чеши в магазин. Нам – две поллитры, а девушке… Груша, вы что пить будете?
Та принялась отнекиваться, но Волков-старший её не слушал, и велел сыну взять «для дамы на свой вкус».
– И к чаю что-нито купи! – крикнул он вслед младшему Волкову.
Тот на ходу кивнул и бросил не оборачиваясь:
– Я, конечно, дурак, но не до такой же степени! – И умчался.
Груша принялась хозяйничать: накрыла стол свежеприобретённой льняной скатертью, по краю которой разместились аляповатые ярко-красные петухи, расставила миски, расписанные странными существами таких цветов, что у Волкова невольно возникла мысль о фильмах ужасов и взрыве на малярном складе, разложила ложки, выставила грузди, солёные огурцы, разделанную, залитую маслом и засыпанную луком селёдку.
В этот момент вернулся младший Всеволод. Он выставил на стол две бутылки водки, бутылку сладкого вина «Шемаха», небрежно бросил пару шоколадок и фунтик с пряниками, а из кармана своих галифе вытащил три гранёные стопки.
– Папань, а надо бы и нормальной посуды присмотреть, – заметил он, с содроганием взирая на расписные миски и деревянные ложки. – А то ведь вот так…
Закончить ему не дал свирепый взгляд отца. К счастью, Аграфена ничего не заметила: именно в этот момент она гордо выставляла на стол чугунок со щами. Старший Волков оглядел стол и вдруг резким тоном поинтересовался:
– А почему на столе только две тарелки? В чём дело?
– Ой, а вы когось ещё ждёте? – заволновалась Груша. Её волнение было понятно: вдруг еды не хватит на всех? Неужто она мало сготовила?
Но тут же её волнения были развеяны словами младшего Волкова. Правда, они же послужили причиной для новых переживаний:
– Груша, а ты что, с нами обедать не будешь?
Девушку кинуло в жар. «За стол зовут, ещё вина взяли… Сейчас подпоят, а потом охальничать примутся, – мелькало у неё в мозгу. – Вот когда лишний червонец боком-то станет…» Она хотела сказать, что прислуге негоже сидеть за столом вместе с хозяевами, но старший Всеволод усмехнулся и предположил, что она, верно, собралась их отравить, потому и не хочет есть вместе с ними. От такого предположения Груша задохнулась и не успела опомниться, как уже сидела за столом перед новой миской, наполненной до краёв ароматными, густыми щами.
Старший Волков ловко содрал сургуч с водочного горлышка и плеснул в обе стопки, а младший завозился с винной пробкой, пытаясь выковырять её без помощи штопора. Наконец, пустив в ход охотничий нож, он справился и наполнил стакан девушки.
– Та-а-ак-с… – Всеволод-старший взял ложку, попробовал щи и закатил глаза: – Обалдеть можно! Как говаривала моя жена: ум отъешь, до чего вкусно. Грушенька, вы кудесница, волшебница, чародейка! Мелкий, ешь, пока не остыло. Ну, и за новую хозяйку дома!
Стопки и стакан весело звякнули, и снова замелькали ложки.
– Классные щи, – заметил Всеволод-младший, – только, Груша, а мясо-то где?
– Так мясо завсегда потом подают, – удивилась девушка. – Ой, а больше-то мне и не надо, – снова начала отнекиваться она, увидев, что парень доливает ей в стакан вино.
Но Волковы не обратили внимания на её протесты. Следующий тост подняли за Революцию, потом – за золотые руки повара, потом – за социализм вообще и за Красные державы в частности…
Груша захмелела. Ей стало хорошо и тепло, словно дома. Всеволод Николаевич своим спокойствием, добротой и какой-то непонятной мудростью вдруг напомнил ей покойного деда, разве что был много моложе. А младший Всеволод казался не то братом, не то ухажёром. «Мелкий, – хихикнула она про себя, услышав в очередной раз обращение старшего к младшему. – Ежели эдакая орясина – мелкий, то ктой-то ж крупным станет?» Она снова выпила вина и неожиданно подумала, что если этот «мелкий» вдруг начнёт «охальничать», так она не будет очень уж против. Да и если старший решится – тоже…
Младший Волков поднялся и подошёл к радиоприёмнику. Щёлкнул тумблером, и в комнате грянул «Марш авиаторов».
– Севка, ты допился или просто охренел? – поинтересовался отец. – Мы что, строем тут ходить собрались?
Тот хмыкнул и принялся крутить верньер, яростно шаря по эфиру. Но ничего подходящего для застолья не находилось.
И тут вдруг Груша запела. Пела она какую-то совсем простенькую песенку, но у девушки оказался хороший слух и неплохой голос. Волковы дослушали до конца и даже поаплодировали. После чего младший Всеволод сел к фортепьяно:
Прожектор шарит осторожно по пригорку,
И ночь от этого нам кажется темней.
Который месяц не снимал я гимнастёрку,
Который месяц не расстёгивал ремней.
Есть у меня в запасе гильза от снаряда,
В кисете вышитом – душистый самосад.
Солдату лишнего имущества не надо.
Махнём, не глядя, как на фронте говорят.
[29]Он собирался повторить припев, но тут отец внезапно резко поднялся и хлопнул его по плечу:
– А пойдём-ка, мелкий, покурим, а то мы тут так уже надымили, что хоть топор вешай.
Груша хотела сказать, что они и выкурили всего-то по одной папироске, и дома у неё тятенька своей махоркой куда бо́льшую вонищу разводил, но Волковы уже вышли. И тут же из-за двери раздался недовольный голос Всеволода Николаевича. Она прислушалась…
– …молодец! Хорошую песню выбрал! «Солдат» – уже прекрасно, а как ты собираешься с «гвардейским корпусом» распутываться? Нет, мне просто интересно: как?
– Папань, – виноватый голос Всеволода-младшего, – ну а солдат-то чем не угодил?
– Тундра неэлектрифицированная! Серость непроцарапанная! «Солдат» сейчас – слово старорежимное. Это у капиталистов и буржуев солдаты, а в Красной Армии – бойцы. Запомни, неуч!
