Этой эйфории не суждено было продлиться долго, к тому же нам не удалось найти подходящего места для лагеря, так что уже в темноте мы решили заночевать на склоне, вытоптав пятачок прямо в папоротнике и чертополохе. Ночью гравитация показала свою силу – мы скатились, скрюченные, к самому выходу из палатки и проснулись. Море было очень близко, оно с такой силой колотило волнами об землю, что мы не только слышали, но и физически ощущали его присутствие. Примостив рюкзаки у выхода из палатки, мы положили на них ноги и уснули практически стоя.
Утром, хромая в зарослях чертополоха, потому что колени у нас отказывались сгибаться, мы увидели, что разбили палатку на выступе из камня и глины, уже основательно подмытом водой. Клочок суши, который вот-вот исчезнет, уйдет в небытие.
* * *
По пути к скале Гринклифф утесы, по которым мы шли, обступила жара, окутавшая нас удушающим, лишенным кислорода покрывалом. Черная горная порода, раскалившаяся на солнце, спускалась к самому морю. Этот пояс черного камня, чернее сажи, тянется от городка Байдфорд до самых прибрежных скал, где отдельными языками уходит в воду. Раньше эту породу добывали в качестве топлива для известковых печей, которых немало было на этом отрезке берега: в них обжигался уэльский известняк, превращаясь в удобрение и строительные материалы. Сегодня она используется для производства любимого художниками пигмента «байдфордский черный» и пополняет кассы модных художественных галерей.
Становилось всё жарче. Нос у меня покраснел, как свекла: новая кожа сгорела, прежде чем облезла старая. Мот всё чаще спотыкался, а затем впервые упал, зацепившись ногой о камень, и поцарапал руку.
– Мне нужно остановиться. Дай, пожалуйста, воды.
Он пил и пил, пытаясь заглушить неутолимую жажду, пока в бутылке воды осталось на самом донышке. Бутылки мы наполнили накануне в баре в Вествард Хо! и почти всё выпили вечером и ночью. Следующий источник воды был далековато – если только мы не решим свернуть с тропы вглубь полуострова в надежде постучаться кому-то в дверь и попросить попить.
– Пойдем дальше? Судя по карте, возле скалы Баббакомб на пути будет ручеек.
– Я попробую.
Мы поползли дальше. Мот шел все медленнее, и я все больше тревожилась. К тому времени, как мы добрались до пересохшего русла ручья, день из просто жаркого стал обжигающим. Вокруг не было ни деревьев, ни тени – только скалы, море и небо. В три часа Мот сбросил рюкзак на землю и лег.
– Я всё. Кончился. Больше не могу, меня всего трясет.
– Как тебе кажется, у тебя тепловой удар или ты просто устал?
– Я хочу домой, лечь в кровать и никогда не просыпаться.
Я легла в траву рядом с ним, уставившись в небо. Даже не думай. Не смей впускать эту мысль в голову. Я села, отыскала свои очки и раскрыла карту Пэдди.
– Мы почти дошли до маленькой низины, по-моему, она называется Пепперкомб. Там есть ручей и деревья, мы сможем укрыться от жары. Ты немного охладишься, и тебе станет лучше. – Я чувствовала, как под палящим зноем из моего тела испаряется вся жидкость, превращая меня в пергамент. Оставаться на месте было нельзя.
– Я не могу.
– Тогда я пока оставлю свой рюкзак здесь, а сама схожу и разведаю, что там.
Я оставила Мота лежать на земле. Без рюкзака на спине мне показалось, что у меня в ботинках пружины, а к плечам привязаны воздушные шарики, но из-за тревоги я не могла даже порадоваться этому ощущению. Только бы это была неправда. Только бы ему не стало хуже, ну пожалуйста. Пусть окажется, что он просто перегрелся.
В низинке росли деревья и кустарник, узкой зеленой полосой уходя к морю. На дне журчал ручей. Нагнувшись к своему прозрачному спасению, я плескала ледяную воду в пылающее лицо, удивляясь, что кожа не шипит. Раз за разом я набирала полные пригоршни и пила, и только потом, наполнив до краев двухлитровую бутылку, отправилась обратно на холм.
– Ты должен спуститься. Под деревьями прохладно, тебе сразу станет легче. Всего через полчаса сработают обеззараживающие таблетки, и ты сможешь напиться. – Я не стала уточнять, что сама выпила пол-литра, даже не вспомнив о бактериях.
Остаток дня мы продремали в зеленой тени. Разбудил нас черный комок шерсти, с разбегу прыгнувший в воду, – а за ним вслед еще пятеро таких же.
– Вот молодцы, прыгайте в воду, ребятки, остудитесь. – Владельцы своры спаниелей стояли на мостике – в походной одежде со множеством карманов, в шляпах и с палками для ходьбы. Как хорошо, что я заранее наполнила бутылки.
– Здравствуйте! Какой чудесный день. Похоже, вы идете издалека?
– Сегодня не особо, слишком жарко.
– Да, тепло. А куда держите путь?
– В Лендс-Энд, – выговорить «Пул» я по-прежнему не могла. Сама мысль о Пуле казалась смехотворной.
– Лендс-Энд? А, Лендс-Энд, – бодрый высокий мужчина посмотрел на свою спутницу и кивнул. – Я слыхал, что вы можете объявиться в здешних местах. Сами мы из Южного Девона; завтра уже едем домой, так что, к сожалению, не сможем прийти вас послушать. К сожалению. Ну что же, нам пора, надеюсь, ваше путешествие окажется прибыльным. Пойдемте, ребятки!
Черная волна разом схлынула с ручья и помчалась по дороге по направлению вглубь полуострова.
– Прибыльным? Путешествие? Ну и странные здесь люди.
– Это точно. Пойдем спустимся на пляж – под деревьями становится холодно.
Я тут же пожалела о решении сойти с тропы, потому что спуск к пляжу оказался крутым, а это означало, что нас неминуемо ожидает такой же крутой подъем.
Пляж, усыпанный гладкой, отполированной морем галькой, находился прямо над уходившим в воду черным языком. Мы сидели в тени каких-то чахлых кустиков, прячась от вечернего, но все еще жгучего солнца, и наслаждались тем, как нагретые камни успокаивают ноющие мышцы. Море покачивалось, гладкое, как сироп, будто каждый раз чуть задумывалось перед неизбежным возвращением на берег. Мота била дрожь, он весь горел, у него болели суставы, к тому же его тошнило.
– Что, если это конец, вдруг я умираю?
– Ты не умираешь; это, наверное, тепловой удар. В любом случае, у тебя не такая болезнь, чтобы днем тебе вдруг резко стало плохо, а к чаю ты уже умер.
Зная, что тьма непременно придет, что она затаилась и дожидается своего часа, Мот был в постоянном напряжении: любой шорох в траве мог означать приближение врага. Мы оба знали, что не нужно ждать сюрпризов, что нам предстоит долгое и медленное угасание, прежде чем придет конец. Но мы все равно нервничали.
Когда нас выселили с фермы и мы стали готовиться к походу, я думала, что долгое путешествие пешком даст нам возможность всё обдумать. Мне казалось, что в походе у нас будет время обсудить свои огромные потери и попытаться без страха посмотреть в будущее, в котором мы живем с КБД, но она не управляет нашей жизнью. Однако до сих пор мне ни о чем не удалось как следует подумать, а все наши разговоры крутились в основном вокруг еды и погоды. Я механически переставляла ноги, не думая вообще ни о чем – как будто сунула голову в мешок и лишь изредка выглядываю оттуда осмотреться. Равномерно шагать при полном отсутствии мыслей было на удивление приятно и думать не хотелось. Но когда Моту стало хуже, одна мысль у меня все же возникла: как глупо с моей стороны было затевать этот поход, как безответственно было вытаскивать его сюда. Ему очевидно становилось хуже. Если бы мы не оказались на тропе, ему не пришлось бы ежедневно переносить эту пытку. Я не осмеливалась заглядывать в путеводитель: я знала, что вскоре маршрут станет еще сложнее. Что, если, затеяв это безумное путешествие, я ускорила ход его болезни? Тогда это все моя вина. Врач ведь сказал: «Не утомляйтесь, далеко не ходите, будьте аккуратны на лестнице». Планируя поход, я ни о чем не думала, кроме того, чтобы уехать из Уэльса, убежать как можно дальше, забыть о потерянном доме, о вылетевших из гнезда детях, о болезни Мота. Стивен Хокинг как-то сказал в одной лекции: «Прошлое диктует нам, кто мы такие. Без него мы теряем свою индивидуальность». Возможно, я пыталась потерять свою индивидуальность, чтобы изобрести новую.
