– Смелый выбор места назначения, – говорит Павел Воронцов.
– Это похоже на неоплаченный долг, – отвечает Дункан Маккензи.
Плавильня разогналась до максимальной скорости – десять километров в час. На экране кабины и на линзе Дункана Маккензи загораются зеленые сигнальные огни. Им овладевают сложные чувства: ностальгическое удовольствие; боль оттого, что из-под струпа едва зажившей раны снова течет кровь; трепет власти; горечь сожаления о том, что, сколько бы плавилен ни построила ВТО, второго «Горнила» не будет. Некоторые города можно воздвигнуть лишь однажды. Плавильня размеренно следует от стрелки к стрелке на магистральный путь.
– Мы усовершенствовали конструкцию, – объясняет Павел Воронцов. – Это старая резервная плавильня из первоначального проекта «Горнила», которую мы дооснастили частями новой системы. Новые единицы будут полностью автономными. Легкими, более эффективными. Наше инженерное мастерство и производство ушли далеко вперед по сравнению с днями наших отцов.
– Не сомневаюсь, – говорит Дункан Маккензи. Он с удовольствием отмечает выражение сдерживаемого ужаса на лице Павла Воронцова, когда тот видит в окно, как пассажирский экспресс несется прямо на плавильню. Столкновение кажется неизбежным – а потом экспресс исчезает под плавильней. В первый раз все пугаются.
– Мы можем поставлять по пять единиц в месяц, – продолжает Павел. – Поскольку новые модели более эффективны, вам понадобится меньшее количество для наращивания производства до максимума. Мы сделаем так, что вы получите мощности старого «Горнила» в течение шести лет. А потом останется лишь добавлять вагоны.
– Я впечатлен, Павел Евгеньевич, – говорит Дункан Маккензи.
– Отказ от функций жизнеобеспечения и обитаемости снижает стоимость и упрощает сборку. Мы обеспечили эту плавильню атмосферой только для демонстрации. Обновленные модели будут обслуживать наши автоматизированные системы.
– Они не понадобятся, – говорит Дункан Маккензи.
Купол Святой Ольги исчез за горизонтом. Плавильня едет через равнинную часть восточного Океана Бурь.
– Я понимаю, исторически так сложилось, что «Маккензи Металз» пользовались услугами собственных ремонтных бригад…
– Мне не нужны никакие системы техобслуживания, – перебивает Дункан Маккензи. Они стоят лицом к лицу, чувствуют дыхание друг друга в тесноте кабины управления, и управленцы ВТО пытаются не показывать свой испуг.
– Дункан, я вас не понимаю, – говорит Павел Воронцов.
– Я не буду заключать контракт, – говорит Дункан Маккензи. Русские что-то шепчут друг другу, переглядываются. – Хэдли останется главным металлургическим заводом «Маккензи Металз».
– Дункан, вы и так с трудом удовлетворяете спрос. Вам нужна непрерывная очистка. Вы могли бы переключиться с солнечной энергии на электричество, но это означает, что придется либо покупать энергию у «Тайяна» с их солнечным поясом, либо перейти на новый термоядерный синтез и покупать гелий-3 у вашего брата – по крайней мере, в краткосрочной перспективе.
– Павел, вы когда-нибудь встречались с моим отцом?
– На его столетний юбилей, в Царице Южной.
– Он был в кресле, сросшийся с защитным костюмом. Дюжина систем следила за тем, чтобы он не умер. Моча, дерьмо и электричество. Но его глаза – вы заглянули ему в глаза? Стоило это сделать. Его глаза не состарились. В них сиял тот же свет, который я видел, когда был ребенком. Тот же свет, который я видел, когда он повернул зеркала к Солнцу. Ему было пятьдесят, когда он прилетел на Луну. Все говорили: запуск тебя убьет. Не убил. Все говорили: низкая сила тяжести тебя убьет. Остеопороз. Атрофия мышц. Не убили. Единственным, что смогло убить Роберта Маккензи, оказалось предательство. Вот что я вам скажу про моего старика – если кто-то предлагал ему выбрать одно или другое, он отвечал: «Пошел ты, я выбираю третье». Всегда есть третий выбор.
Добыть, расплавить, перевезти. Этим мы занимались пятьдесят последних лет. Но есть другой путь. К черту Землю! Она вечно голодна, сожрет все и будет наши кости высасывать. Земля – ребенок. Она нам не нужна. Перед нами система, где полным-полно всякой всячины, которая могла бы пригодиться. Ее хватит, чтобы мы построили любой мир, какой захотим. Не только Луну. Видели бы вы, с какими идеями выступает наша молодежь. Искусственные миры. Обиталища, как… ожерелья в небе. Десятки, сотни обиталищ. Тысячи! Места хватит на миллиарды человек. Триллионы. Там достаточно металла и углерода, чтобы сделать каждую мечту реальностью. Надо только пойти и взять.
Знаете, почему я отменяю заказ? Не хочу, чтобы вы строили для меня плавильни, – я хочу, чтобы вы строили горняцкие машины для работы на астероидах. Корабли. Магнитные катапульты. Тысячи зеркал. У нас есть опыт работы с сырьем. У вас – отправки всякой всячины в космос. Добыть, расплавить, перевезти – это мы умеем. И работаем вместе. Нам нужно работать вместе, всем нам, Драконам. Или наши кости будут валяться в пыли. Лукас Корта не сможет контролировать землян. Мой отец верил в независимую Луну всем сердцем. Но этого уже недостаточно. Нам нужно подняться выше, достичь большего и распространиться так широко, что Земля никогда не сможет догнать. Наши жизни зависят от того, насколько мы нужны Земле. Как только она перестанет в нас нуждаться…
Дункан Маккензи бьет кулаком в окно. Кровь размазывается по стеклу. Эсперанса передает рубакам сигнал медицинской тревоги, но Дункан приказывает им уйти.
– Старик верил в Луну. Я верю в тысячу Лун. Тысячу обществ.
Он чувствует легкое замедление. Плавильня тормозит.
– Чего вы хотите, Дункан? – спрашивает Павел Воронцов.
– Дайте мне поговорить с вашим советом директоров. Я расскажу им то, что рассказал вам.
Плавильня резко останавливается, отбрасывая колоссальную тень далеко на серые равнины Океана Бурь. Конечный пункт Дункана Маккензи находится в нескольких часах езды при скорости, на которой плавильня должна следовать за солнцем.
– Остаток пути до «Горнила» я проеду на автомотрисе, – говорит Дункан. – Можете поехать со мной или возвращайтесь на этой штуке в Святую Ольгу.
Мужчины смотрят друг на друга в маленькой тесной кабине. Глаза в глаза, чувствуя дыхание друг друга.
– Я поеду с вами, – говорит Павел Воронцов.
В коридоре, спускаясь к доку, где стоит автомотриса, он подходит к Дункану так близко, как позволяют окружающие условия.
– Дункан. Я поговорил с семьей. Они хотят встретиться.
Пов-скаф сидит на Ирине так, словно нарисован краской на коже. Мастерски нанесенные блики вторят изгибам ее тела и контурам мышц, а взгляд Алексии следует за бликами. Эта девушка не может перестать пленять, как не может перестать дышать. Очарование – ее пульс. Она надевает шлем и превращается из Ирины Эфуа Воронцовой-Асамоа в объект. Алексия признает: она чертовски сексуальна.
Но жесткий скафандр сексуальнее. В другом, более глубоком и тайном смысле. Он стоял в преддверии шлюза, распахнутый – словно объятие, словно вскрытый труп. Алексия осторожно забралась в него, хихикнула, когда тактильная матрица измерила ее и, приблизившись, коснулась тела в тысяче точек, интимная и отзывчивая, словно мышцы любовника. Скафандр сомкнулся вокруг нее. Алексия поборола приступ паники, когда шлем закрепился и произошла герметизация среды, а потом Манинью соединился с ИИ скафандра и панцирь исчез. Она подняла руки. Ладони были голыми, как и предплечья, ступни, голени и прочее, что она могла увидеть: нагое.
