– Может быть.
– Два дня?
Он качает головой:
– Слишком долго.
– Один день. Ступай. Я позабочусь о Робсоне. Хочешь сам ему сказать, или я скажу?
– Я сам.
– Прими лекарства. Я не могу видеть тебя в таком состоянии.
– Я боюсь, что могу не вернуться.
– Ты вернешься.
Он обнимает Анелизу. Это невыносимо.
– Уснуть сможешь? – спрашивает она.
– Сомневаюсь.
– Я тоже.
Она садится в шезлонг. Он кладет голову ей на колени. Оба глядят в стену. Она гладит его густые черные волосы.
– Вы же не причините ему вреда, правда?
Она уже задала этот вопрос, когда позвонила по адресу, который Брайс дал ей за кулисами зала Сянь Синхая. Она повторила его, когда ей сказали, куда и когда прибудут оперативники. Теперь задала вопрос в третий раз, у двери своей квартиры, когда двое мужчин пришли за Робсоном.
– Ему не причинят вреда, мэм. Он ценный актив.
Лунный мужчина и Джо Лунник. Мастерство и мускулы. Полосатые пиджаки с большими лацканами, широкие галстуки, брюки со складками, шляпы-федо́ры с широкими лентами, остроносые туфли. Образцовые наемные головорезы.
– Он спит.
План состоит в том, чтобы забрать его во сне. Джо Лунник – мощный фиджиец с кротким лицом – зовет в комнату бокс-бота.
– Ох, – говорит Анелиза. – Вы собираетесь увезти его в этом? Я не подумала, как вы его заберете.
– Мы же не можем его нести на руках, верно? – говорит второй. У него акцент Царицы Южной.
Джо Лунник открывает крышку. Грузовое пространство достаточно большое и с мягкой обивкой.
– Только пока доберемся до автомотрисы, – обещает Лунник.
…Они проводили его вместе, обнялись в шлюзе, помахали, когда закрылись двери, и все еще продолжали махать, когда вагон тронулся, хотя знали, что Вагнер их не видит.
«Дай знать, когда доберешься до Меридиана».
Вопреки угрызениям совести и здравому смыслу, Анелиза все-таки заснула и проспала остаток ночи предательства. Той же ночью Вагнер, видимо, принял лекарства, потому что, проснувшись, она обнаружила, что он бродит по кухне голый, пытается найти мяту и стаканы для чая, дикий и бдительный, чувствительный и осознающий то, что непостижимо для человека.
– Как ты себя чувствуешь?
– Вою.
Он ухмыльнулся. И вперил в нее взгляд, и ее сердце учащенно забилось, она улыбнулась и кивнула, и в другом приглашении он не нуждался, – и они принялись быстро и яростно совокупляться на шезлонге.
– Робсон! – прошипела она.
– Ему тринадцать, он проспит до полудня, – ответил Вагнер.
С приготовлениями разобрались быстро. Кое-что показалось слишком рискованным. Он решил не уведомлять стаю Меридиана, пока не будет стоять у них на пороге. Он отключит доктора Лус и поменяет его на фамильяра-болванку. Пробудет там одну ночь и вернется Экваториальным экспрессом, отбывающим в 17:00. Связь – по минимуму, за исключением звонка, уведомляющего о прибытии.
Каждый тщательно спланированный этап был гвоздем, втыкающимся Анелизе в локоть, запястье, колено, бедро. В шею.
А Робсон, маленький засранец, никак не хотел отправляться спать. Он обычно вырубался к полуночи, но на этот раз никак не желал идти в постель. Час ночи. Час тридцать.
– Я очень устала, Робсон.
– Ложись спать. Я еще не готов.
Два часа. Два тридцать.
Она уже отправила агентам два сообщения с просьбой подождать. Она находила поводы не спать: новая музыковедческая статья об исторической связи между сетаром и уйгурским сатаром, недавно выпущенная на Земле запись ансамбля Чемирани, разгоряченное обсуждение какой-то персидской музыкальной группы. Она страшилась холодной войны нервов с Робсоном – каждый из них был полон решимости заснуть позже другого.
В три двадцать он повалился на спину.
– Все, я сплю.
Анелиза дождалась первого рычащего всхрапа, прежде чем вызвать агентов «Маккензи Гелиум».
– Не сделайте ему больно.
– Я обещаю. Илоило.
Громадный фиджиец направляется по лестнице в мезонин.
– Анелиза?
Он стоит в дверях спальни, завернувшись в простыню. Тощий и сонный.
– Что происходит?
– Черт, – говорит уроженец Луны. Он касается запонки. Темные пылинки летят в лицо Робсона. Мальчик роняет простыню, теряет равновесие и падает, дергая конечностями.
– Робсон! – кричит Анелиза, но второй похититель хватает его и несет по ступенькам, легко, как насекомое.
– Тебе приснятся безумно интересные сны, – говорит уроженец Луны. – Ну, мне так говорили. – Фиджиец осторожно кладет Робсона в ящик для груза, уложив его в позу эмбриона.
– Нет, – говорит Анелиза. – Стойте…
Ящик – это ведь гроб. Смерть.
– У нас контракт, – возражает уроженец Луны.
Фиджиец улыбается и закрывает крышку. Бот выкатывается в коридор.
– Ах да, – говорит уроженец Луны. – Последняя деталь.
Быстрым, уверенным и сильным ударом клинка он пробивает шею Анелизы насквозь. Летят брызги крови, она шипит и беспорядочно взмахивает руками. Нож удерживает ее в вертикальном положении.
– Это за то, что ты трахалась с Кортой.
Он выдергивает нож. Анелиза падает, истекая алой кровью сердца.
Уроженец Луны вытирает клинок и благоговейно прячет в ножны под пиджаком. Отступает от алой лужи.
– Помни о Железном Ливне.
Хайдер выпивает два чая в «Эль гато энкантадо», а Робсона все нет. Вызывает Джокера, но без результата: не в сети. Может, бегает где-нибудь, отрабатывает новое движение или трюк. Паркур требует неистовой, чистой концентрации: в сотне метров от подножия шахты теплообменника не место звонкам и уведомлениям. Еще чай, хотя во рту у него так сухо, словно он выпарил пять граммов «сканка».
– А где твой маленький друг? – спрашивает Джо-Джи.
Хайдер хмурится. Джо-Джи с его покровительственными замечаниями никогда не нравился мальчику. Его деньги так же хороши, как у любого другого в этом кафе. Он отправляет Цзяньюю за стойкой несколько битси и идет искать Робсона. Теофил – небольшой город, и мест, где трейсер может оттачивать свое мастерство, здесь и того меньше. Воздушная шахта, герметичный ангар-хранилище, энергетическое и водяное кольцо, система очистки, где они встретились: ничего. В последнюю очередь Хайдер посещает центральное ядро – любимое место Робсона. Хайдер все еще не может смотреть, как он зигзагом спускается на пятьдесят метров вниз к отстойнику: туда-сюда, туда-сюда, вертится, переворачивается, крутится в воздухе, чтобы приземлиться и тут же снова стартовать. Скорость важна для Робсона. О выживании думает Хайдер.
