– Хайдер, мать твою!
Он выплевывает флаконы на ладонь.
– Просто экспериментировал. Ты не заметила, как я их спрятал, да? Научился у Робсона кое-каким трюкам. Я все продумал. В заднице спрятать не могу, потому что их не достать незаметно. А так я их пронесу, когда мы туда попадем, и вытащу, увидев Робсона. Надо просто держать рот закрытым.
– А если ты их проглотишь?
– Они закодированы на ДНК Робсона. Только он может их открыть. Они просто пройдут сквозь меня.
«И ты в это веришь?»
– Сколько еще до Жуан-ди-Деуса?
– Десять минут.
– Времени хватит. – Хайдер усаживается в кресле поудобнее и опять сосредоточивается на игре. Странный мальчик. Своей намеренной неловкостью он провоцирует других на действия. Она пыталась разговорить, увлечь, понять его, пока они ехали из Теофила. Он не поддался. Тихоня, вещь в себе. Алексия чувствует отторжение. Она бы ни за что с ним не подружилась, но она не мальчик, ей не тринадцать, и она не Робсон Корта – ведь чтобы понять дружбу, нужно увидеть ее с обеих сторон. Так или иначе, он друг: самый лучший и храбрый из всех, кого Алексии доводилось видеть.
Автомотриса замедляет ход. Торможение вынуждает Хайдера прервать игру. Почетный караул УЛА занимает позиции, покачиваясь, когда их транспорт, минуя стрелки, переходит на ветку, ведущую в Жуан-ди-Деус. Четверо лучших наемников, не связанных с семьей Корта, каких сумел нанять Нельсон Медейрос. Они продержатся сорок секунд, если дойдет до настоящей битвы. Они это знают. Автомотриса теперь в туннеле, среди мигающих огней, тормозит на подъезде к станции.
– Ну ладно, Хайдер.
Тишина.
Когда Алексия снова поворачивается к мальчику – его ладонь пуста.
Алексия ненавидит Жуан-ди-Деус. Она ненавидит густой, бывший в употреблении воздух, вонь растительного масла, глубоко въевшуюся в пористый камень, смрад мочи и проблемной канализации. Она ненавидит вкус пыли и мягкий скрип под подошвами своих туфель «Бонвит Теллер». Она ненавидит убогость улиц, предосудительно и грозно нависающие верхние уровни, клаустрофобию от слишком близкого искусственного неба – в нем можно рассмотреть отдельные ячейки. Она ненавидит взгляды, которыми их провожают прохожие, – таращатся из переулков и с ладейр, пешеходных мостиков. Они смотрят, а потом отворачиваются, когда она глядит в ответ. Она знает, что они говорят друг другу: «Мано ди Ферро? Существовала только одна Мано ди Ферро: женщина, которая построила это место и возвела гелиевую империю на истощенном реголите. Адриана Корта».
Ее обереги и чары безупречны: ее и Хайдера встречает на станции Хоссам Эль Ибраши, новый Первый Клинок «Маккензи Гелиум». Его предшественник Финн Уорн – теперь Первый Клинок в Хэдли.
«Пятьдесят рубак Маккензи высадились на этих двух платформах, сокрушили защитников „Корта Элиу“ и взяли штурмом проспект Кондаковой, – рассказал ей Манинью, пока автомотриса УЛА подъезжала к станции. – Справа от тебя, на первом уровне, подсвечена бывшая квартира Лукаса Корты. Его акустическая комната была лучшей в двух мирах». Алексия, не удержавшись, смотрит: закопченные окна, обугленные интерьеры; кажется, все еще чувствуется запах горелого дерева и расплавленной органики. Хоссам Эль Ибраши поддерживает милую светскую беседу, двое рубак «Маккензи Гелиум» держатся сурово и сдержанно, а Манинью шепотом рассказывает совсем другую историю. Каждый сантиметр этого города украшен следами вероломства Маккензи: каждую дверь, каждый переулок слоями покрывают воспоминания о несправедливости. «Эстадио-да-Лус: дом „Ягуаров Жуан-ди-Деуса“, которые раньше назывались „Гатиньяс“ и „Мосус“».
– Подождите минутку.
Манинью подсвечивает трамвайную станцию Боа-Виста, закрытую и опечатанную, но здесь есть кое-что, не вошедшее в официальные хроники. У подножия стены мерцает полукруг биоламп: красных, зеленых, золотых. Среди них виднеются дешевые печатные фигурки – стоят криво-косо, лежат или покачиваются на неустойчивом основании.
– Минутку, пожалуйста, – повторяет Алексия и, оторвавшись от эскорта, приседает перед биолампами. Хайдер к ней присоединяется. К стене прикреплены на присосках иконы: пожилые женщины в белом, со множеством бус, похожие на старых байянок. Майн-ди-санту, преподобные матери, Сестры Владык Сего Часа, расположились вокруг искаженного треугольника портретов. Двое мужчин и женщина в центре; пустое место там, где был еще один портрет; следы от присосок липкие. Сама икона лежит лицом вниз среди подношений. Алексия касается каждого снимка по очереди. Это Рафа. Золотой сын. Улыбчивый, популярный, но Алексия видит в его глазах демонов. А это Карлиньос, боец. Он красив. Алексия сожалеет, что никогда с ним не встретится. А вот это… Смуглая женщина с резкими чертами лица, темные волосы с радиационной сединой, прямой царственный взгляд: Адриана Корта, конечно. Железная Рука, которая построила империю на реголите. Она бы не наняла бандитов, чтобы те покарали ублюдков, искалечивших ее любимого брата. Она сама ковала оружие и вершила собственный суд.
Нет нужды переворачивать упавший портрет лицом вверх. Она знает, кто на нем изображен. Железная Рука, очаровашка, боец. Предатель. Ты еще не все видел, Жуан-ди-Деус.
– Сеньора Корта, надо идти.
– Да, конечно.
Она сжимает руку Хайдера. Он бросает на нее взгляд, и Алексия тотчас сожалеет об этом жесте: если бы мальчик слишком сильно испугался от неожиданности, мог бы подавиться смертью, спрятанной во рту.
«Мы почти на месте», – говорит она по их частному каналу.
«Маккензи Гелиум» присвоила полкилометра проспекта с выходящими на него офисами. Их эмблема – неоновая, высотой в три уровня. Усиленная охрана. Рекрутов-сантиньюс можно опознать по беглым взглядам, выражающим угрызения совести и надежду.
– Прошу прощения, сеньора Корта, но дальше вам нельзя.
Она кивает Хайдеру. Они этого ждали, но теперь он испугался.
– Ступай, Хайдер. Все будет хорошо.
Ей предлагают присесть, улыбчивые сотрудники «Маккензи Гелиум» в аккуратных униформах приносят чай. Хоссам Эль Ибраши легко касается руки Хайдера и уводит его через раздвижные двери.
* * *
Комната белая, яркая, обита искусственной кожей цвета слоновой кости. Окон нет. Хайдер моргает от жесткого света. Робсон – призрак в белых шортах и майке без рукавов. Его кожа и волосы резко выделяются на белом-белом окружающем фоне.
– Я оставлю вас одних, – говорит Хоссам Эль Ибраши. – Пять минут.
Дверь закрывается. И вот настала часть, которую нельзя отработать, но которая должна пройти правильно. Сейчас их дружба пройдет проверку на острие но-
жа. Робсон должен все понять и принять без шепота и дрожи. Это будет главный трюк.
– Привет.
– Ола.
Хайдер обнимает Робсона. Тот по-прежнему ощущается как мешок костей и тросов. Притягивает его ближе.
