В спорте, в сути, нет ничего предосудительного ровно до тех пор, пока это не становится пунктом. Человек с пунктиком — скорее, оказия с ложной предпосылкой (а не простое чудачество, как многие думают), для родных и близких, ко всему, чудовищная провокация. С некоторых пор Илья живёт в лесу (идеальное место для бега по пересечённой местности на результат) в прогнившем деревянном срубе (не даёт прокрастинировать и развивает силу воли), в каких-то совершенно диких условиях, в которые он по очереди кунает отца, сына и бывшую жену.
Я не мог подумать, что моё участие в полумарафонской дисциплине будет воспринято учителем, как дерзкий вызов его ученика. Памятуя о его особенности (о которой я на тот момент не знал), можно прийти к полезному выводу: не удивительно и нормально, что Илья дал себе зарок пробежать через четыре месяца московский марафон. Удивительно было другое: двадцать один километр, которые я преодолел, откровенно, на изломе физических усилий, оказалась для него чем-то вроде прикидочного старта перед дистанцией, вдвое большей прежней.
Всё время высокоинтенсивной подготовки, с мая по сентябрь, Илья был моим соседом, снимая сорок квадратов «логова» в смежном подъезде. Частенько я захаживал к нему на мансардный этаж, и мы засиживались допоздна, гоняя крепкий и чёрный как дёготь чай под бормотанье радио. Оживляли нашу беседу споры не столько о спорте, сколько о литературе. Выходец из семьи потомственных интеллигентов, сын ленинградского профессора, лингвиста и словесника, он был до чрезвычайности ухватист в словесных пикировках, регулярно подлавливая меня в слабых местах теории литературы. Меня это раздражало, но и нравилось! Я видел в нём непререкаемый авторитет и часто просил (даже требовал) выступить в роли опального критика черновых набросков тогда ещё только нарождавшегося в моей голове будущего романа-палимпсеста.
Двадцать пятого Илья пробежал московский марафон за три часа и сколько-то незначительных минут (результат для первохода ошеломляющий!) и, в очередной раз себе и миру что-то доказав, укатил довольным питоном в своё гнездо под Тверью, чтобы через год случайно появиться снова в моей жизни. За поеданием сушёного кишмиша и распитием чая из грушевидных стаканов в азербайджанской чайхане на улице Пруд-Ключики (долго смеялись над этим нелепым набором слов) мы вспоминали прошлое лето и его активы. Он поинтересовался о моих успехах замусоривания романа буковками, и я не без удовольствия продемонстрировал рукопись «Асимметрии», написанную к тому моменту на две трети. Илья охотно согласился вычитать её и поинтересовался о сюжете следующей книги. «Закончить бы благополучно эту», — опешил я, не ожидавший подобной провокации, и тогда Илья предложил идею нового романа. Потом было знакомство с Борисом Ильичом (с отцом Ильи), лингвистом и хозяином квартиры на Дундича. Именно с того дня начинается хронология событий, предваривших историю знакомства с Анной Нэнси Оуэн. Спешу разочаровать некоторых (возможно): я по-прежнему не знаю её точного адреса, номера телефона или аккаунта социальной сети, как не знаю наверняка настоящее имя А. Н. О. Всё, чем я владею — адрес электронной почты, выложенный в свободный доступ на сайте Клуба tkihi.narod.ru, а также его «зеркале». Это обстоятельство не помешало нам совместно реконструировать историю, где, признаюсь, далеко не все имело место быть. Вдохновлённый реальными событиями, я всё же позволил себе переписать (или досочинить) некоторых персонажей (и сцены с их участием) в угоду художественной образности. Тем самым, не претендуя на полную достоверность изложенных событий, я оставляю каждому возможность самому решить, что есть реальность, а что — вымысел. Однако не спешите делать подобных разделений. Цитируя Нэнси, хочется напомнить: «Всё названное словом — объективная реальность. Не иллюзия восприятия, не фантазия, а действительность».
Кто назван словом, тот существует.
