— А меньше надо пялиться по сторонам! — ледяным голосом проговорила Нэнси.
— Так ведь… — проговорил Глеб и осёкся.
— На что тебе, любезный друг, даровано зеркало заднего вида?
— Уж точно не для того, чтобы крутить башкой!
— Воу, воу, бабоньки, не всей сворой, по очереди, — запротестовал Глеб, разворачивая машину перед магазином. — Что-то у нас климат в салоне не очень-то здоровый. Надо бы проветрить!
— Это надо тебе… башку проветрить! — огрызнулась Ленка, зашвыривая атлас обратно в бардачок.
С самого утра настроение у всех было подпорчено неожиданной перенастройкой предстоящего вояжа. Накануне, узнав по телефону о готовности Нэнси ехать, но с условием, что Ленка составит им компанию, Глеб не выражая особого восторга, крепко задумался и замолчал, но — поспешив объявить о свободном четверге — был вынужден ответить смирительным согласием. На утро в Ленкиной квартире забряцал звонок городского телефона. Звонил Глеб. Прерываясь на еду, он извиняюще цедил с набитым ртом причину: возникли неотложные дела и он вынужден перекроить свой день. Через четверть или, может, половину часа звонил снова и уверял, что у него всё же получается и он рассчитывает быть в назначенное время. Но в назначенное время серебристо-голубой «тойоты» под окнами квартиры не оказалось. Не появился Глеб и через час. Мобильный телефон плевался длинными гудками и моментально запаниковавшей Ленкой это было расценено, как его нежелание брать «балласт».
— Глупости говоришь, — утешала подругу Нэнси. — У него в самом деле могут быть дела.
Но в душе она радовалась расстроенным планам, так как не видела глубокого смысла в Ленкиной стратегии навязывания. Ко всему прочему Нэнси не успевала выполнить заказ Савелия Витольдовича к сроку и ей не хотелось терять драгоценный день на бессмысленную, как ей казалось, Ленкину затею.
Глеб появился в дверях квартиры только в десять, на полтора часа позже оговоренного времени. Заметив, как дует губки и точит зубки Милашевич, он предложил ей место рядом с ним и помощь в укрощении маршрута, провозгласив её марк-штурманом. Предполагалось выиграть потерянное время на трассе и добраться с ветерком к одиннадцати. После двух с половиной часов изнуряющей дороги, прилично поплутав по соседним Черницам, троица не в самом лучшем расположении духа добралась до пункта назначения. Молча, недовольные друг другом, они разошлись по разным сторонам машины, как только щелчки «ручника» и заглушенный двигатель ознаменовали лимитирующую стадию их затяжного путешествия. Лена и Аня утопали по накатанному проселку к дикому полю с косматыми чертополохами, а Глеб, поигрывая брелоком от сигнализации, с раздумчивостью полководца перед генеральным сражением, двинулся зигзагами к месту падения атланта.
С трудом и не сразу отыскав того в неестественной позе с биомеханикой «крадущегося тигра, затаившегося дракона», Глеб не смог сдержать одобряющей улыбки. Больше всего это походило на эпизод детской игры «Морская фигура, замри». Отгадать обомлевшую фигуру не представлялось возможным, возможно, всему виной была бессмысленная эргономика упора лёжа. Она ломала всю картину восхищения. Созерцая её несколько мгновений, Глеб всё же легонько пнул позёра носком ботинка и попытался завести с ним непринуждённую беседу.
— Салют алконавтам! — сказал он. — Какой виток вокруг Земли делаешь?
Ответа не последовало.
— Эй, слышишь? Как проехать к храму?
Абориген не шелохнулся. Глеб заузил глаза.
— А ты часом не сморжопился, дядя?
Фигура в сорняках продолжала демонстрировать всякое отсутствие симптомов жизнедеятельности. Глеб потянулся в карман за телефоном, наклонился и сунул мобильник экраном вверх под нос лежащего мужчины. Затемнённый дисплей слегка запотел от незаметного, неровного дыхания.
— Кто ж с утра синячится в такую жопень! — покривился он, тотчас отметив скверный запах перегара, портянок и дешёвой водки.
Абориген неожиданно отодрал приплюснутый затылок от травяного дёрна и тряхнул засаленными космами, будто пытался оправдаться, но вместе этого издал непристойный звук. Глеб усмехнулся и благодушно замахал вслед:
— Не требую ответа, ибо риторический вопрос. Герменевтика и алконавтика форевер, дядя!
Он оставил наедине со своими мыслями атланта, а сам проследовал в раскрытые настежь двери магазина, где среди липких мушиных лент обнаружил пергаментного вида девицу в крестьянском платье с эффектом многослойности. Через портативный, установленный прямо на прилавке телевизор она смотрела, судя по звукам, какую-то наукоёмкую программу. Ящик рушился от терминов из мира медицины, вылетавших из накрученного до предела громкости динамика. Её рот с опущенными углами хранил застывше-недовольное выражение. По ту сторону экрана обсуждали трансгендеров и операции по смене пола.
В жаркой духоте местного сельпо Глебу вдруг сделалось до одури невыносимо. Потребительская кооперация, обставленная преднамеренно безлично, выбором продуктов и напитков напоминала ассортимент ларька из девяностых: маргарин, сушёные бананы, сигареты, шоколад, жвачка. Пиво — все цифры «Балтики», включая популярную «девятку» — гнездилось на уровне глаз неприступной цитаделью с остроконечными башнями золотогрудого «Миллера». Лафеты пивного крома были заставлены водярными чекухами, а головокружительная перспектива верхних ярусов увита немногочисленным элитным пойлом — кизлярским пятизвёздочным коньяком и дагестанской настойкой Тарки-Тау в единственном экземпляре объёмом ноль-семьдесят пять. Вопрос «А где у вас тут храм?» мог быть расценён, как тонкий сарказм или форменное издевательство. Глеб решил, что начать разговор удобно было бы с покупки. Он поздоровался и протянул на прилавок пятисотрублёвку. Попросил минералку в стекле и добавил: «Без сдачи».
Девица тряхнула головой. Её лицо с кошачьими миндалинами глаз приобрело озадаченное выражение. Она неопределённо хмыкнула — то ли сомневаясь, то ли соглашаясь. Глебу стало грустно и захотелось сострадать этой разнесчастной жертве обстоятельств, волею ветров не выдутой в манящий близостью огней и выполнимостью желаний мегаполис, в который — он был абсолютно уверен! — свинтил весь деревенский молодняк, всё подрастающее племя этой умирающей, забытой богом деревеньки. Он отметил про себя, что роль лимитчицы, к примеру, подошла бы для девицы. Это было бы смешно, если б среди этого не жить… Его взгляд стал спесивым, цепким. Рассеянность и невнимание уступили место наблюдательности, какой-то безукоризненной надменности. Его взгляд пробивал насквозь, как смертоносные лучи Рентгена. От этих взглядов люди отводили в сторону глаза или, будучи иного склада, буравили в ответ — кто пересмотрит!
Проводя контрольные эксперименты на малознакомых людях, Глеб пытался определить их уровень защиты, как сказал бы Гарибальди, толщину брони. Попыток милитаризации он никогда не предпринимал, не «прощупав» фирменным приёмом человека. Если он и разговаривал, то только глазами. Такая перлюстрация могла сказать о многом. Перед ним стояла замухрышка лет двадцати или около того, ничем не примечательная, неинтересная ему с точки зрения следопыта или зверобоя. То есть зверь как зверь, вернее: зверёнок, точнее: зверюшка.
