— Да чёрт с ней, с клятвой. Во-первых, я всё равно случайно проболталась бы, такой я человек, да. Когда была маленькой, папа убеждал, что меня принёс не аист, а птица-говорун с планеты Блук. Он был прав!
— А во-вторых?
— Да… во-вторых… Во-вторых, Тарас считает, что Глеб симпатизирует тебе. И он ведь тоже прав!
— Глеб симпатизирует мне, а ты решила под шумок прикинуться роялем?
— Нет, наоборот! Пока есть алиби, кую железо.
— Ой, заиграешься, Ленка, — предупредила Нэнси. — Твой Тарасик, кажется, не производит впечатление дурного или глупого человека.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего, — пожала та плечами. — Просто не понимаю, если ты считаешь так же, зачем вешаешь на него ярлык с надписью «чмырина»?
— Фу, вот прямо бр-р-р! Зачем так грубо? Это ведь не так!
— Так, подруга, так! Спроси любого парня, кем он чувствует себя, когда его записывают во второй состав. А чувствует он себя распоследним чмом, потому что с ним и поступают точно так же.
— Не трави душу, — вздохнула Ленка, — и так тошно от всей этой ситуёвины.
— Мне не показалось! — заметила Нэнси. — Впрочем, жизнь — мудрый учитель, она научила меня не совать нос в чужие дела, а это дело — исключительно твоё, личное! Единственное, чего прошу: не впутывать меня в свои дворцовые интриги. Договорились?
— Ну, не злись, — попросила Ленка.
— Я и не злюсь, — сказала-выдохнула Нэнси, но осеклась на полуслове. — Подожди, ты о чём?
— Я не помню, — Ленка нервно потянула палец, щёлкая суставом, — говорила я тебе, что Тарас знаком со Скавром?
— Допустим, что-то такое ты говорила, хотя это имя я впервые от тебя же и услышала. А что?
— Ты знала, что Буба, кроме прочего, имеет отношение к подпольной деятельности «Транслитрувера»?
— Транслитрувер? — повторила Нэнси. — Это что, какая-то секта?
— Смотря что ты называешь сектой.
— Не темни, Ленка, говори, как есть!
— Говорю, как есть, — послушно повторила она и снова хрустнула пальцами. — В общем, это клуб с функционалом типографии. Такая, знаешь, книгопечатня по интересам. Я в душе не чаю, кто там был у истоков, кто вдохнул жизнь в эту дикую, но всё-таки прикольную идею, знаю только, что вначале транслитруверианцы ограничивались самиздатом по чёрной магии и оккультизму, но когда клуб разросся, то расширились и интересы. Кроме запрещённых книг по чёрному шаманству, кабалистике и сатанизму, появились и не запрещённые, но не находимые в продаже.
— Есть интернет, — нетерпеливо перебила Нэнси, не понимая к чему ведёт Ленка. — Разве залить файл на форум или отправить другу на имейл не проще?
— Делай скидку, года стояли на дворе миллениальные, тогда было грустно с интернетом, в том смысле, что он создавал впечатление зыбучего, сыпучего хаоса: хорошей оцифрованной литературки толком не было. Ну да, был Мошков, все ходили к нему, но только чтобы читать с экрана Сорокина-Пелевина-Акунина. Человек же всегда проявлялся способностью выносить невыносимое. А когда нет альтернативы, как иначе?
— Подожди, исходники они-то брали в электронном виде. Что мешало их заливать в сеть?
— Блин! Да ничего! Бумага — это манифест. Это посыл, это месседж. Нам как бы говорят — у нас тут, на секундочку, традиции. Традции ещё со времён приснопамятного Гутенберга. Эти традиции говорят сами за себя — мы особенные, мы не миримся с новаторством эпохи — не то, что вы.
— Во всём этом есть две нотки лицемерия. Во-первых, открытие Гутенберга в своё время было точно таким же новаторством, до которого определённо были традиции с письменами на пергамене и глиняных дощечках. А во-вторых, цифровая эпоха — это часть обширной научно-технической революции и, как ни крути, результат биологического прогресса индивида.
— Ты, наверно, права, — подумав, ответила Ленка. — Как биолог, я не могу этого не признавать. Значит, здесь что-то другое. Может, причина в куртуазном маньеризме, может, даже в извращённом фетишизме. Думаю, ребзи придерживаются той философии, что однажды бумажная книга, не важно какого содержания, окажется настолько редким зверем, что станет самоценна, ну, как чистое искусство.
— Содержание всегда важнее формы.
— Нет, важна и форма подачи, и содержание. Бумага — это кайф. Так считают эти чуваки. Транслитруверианцы. В форме подачи «бумага» они с фанатичным упорством фигачат прекрасные по содержанию вещи. Одно другому не помеха! Я сейчас тебе парочку примеров, чтобы просто поняла… — Закатив глаза, Ленка стала перечислять по памяти. — «Мануал вещуна»
39, «Даодэцзин», «Фиолетовый иллювий». Потом пошли поэты вперемешку, известные и неизвестные: Бардодым, Григорьев, Блок, Пеленягрэ, Белый, Маяк. Как сказал один пишущий человек другому пишущему человеку: если вас нельзя не прочесть, вас прочтут. А такие реакционные вещи, как «Пятый интернационал» нельзя не прочесть! — Она запнулась и внезапно, с восторженно-боевым настроем, соблюдая пунктуацию и логическое ударение, принялась декламировать: — Поэзия — это сиди и над розой ной… Для меня невыносима мысль, что роза выдумана не мной. Я двадцать восемь лет отращиваю мозг не для обнюхивания, а для изобретения роз…
— Маяк залез под корку и тебе, как я вижу, — улыбнулась Нэнси. — Но: остановись! То есть это круто, однако я не понимаю, о чём ты? То есть понимаю, но… при чём здесь я?
— В общем, я рассказала Тарасу про находку чёрных копателей, про ту книгу, что ты видела в машине. И про сон твой тоже рассказала.
— Ленка, тебя, в самом деле, принесла птица-говорун с планеты Блук, — укоризненно покачала головой Нэнси. — Тарасу было необязательно знать мой сон. Я же рассказала только тебе, по секрету.
— Но ты не брала с меня клятвы молчания!
— В следующий раз буду иметь в виду и заставлю тебя поклясться не только Ламарком, но и Дарвином! — рассердилась она, подозревая, что даже обет молчания не сможет заставить этого человека сохранить тайну. На таких же страшных условиях она захочет поделиться ею с кем-то и — непременно поделится!
— Ланно-ланно, в конце концов, ничего ж такого предосудительного с тобой в том сне не происходило, ничего такого, что было бы стыдно говорить благовоспитанным девочкам. Я просто сказала Бубе, что сновидениям не обязательно предсказывать будущее, они могут показывать и то, что происходило в реальности раньше. И вообще, у тебя много символов в том сне, это любопытно! Паук во сне — это хороший предвестник, это значит, что тебя ждёт наяву стремительный успех. А вот то, что ты пережила испуг, это не очень хорошо. Страх — это всегда предупреждающий знак. Страх во сне отражает реальные тревоги спящего.
— Спасибо за подробный психологический анализ, но всё проще, чем ты думаешь, — развела руками Нэнси. — Пауков я боюсь с детства, и моя реакция во сне, в общем, предсказуема.
