— Допустим, — неожиданно быстро сдалась Ленка и противно заскрежетала вилкой по тарелочной глазури, кромсая остатки омлета. — Любопытна твоя догадка относительно того, что найденная копателями книга из храма. Буба её всецело поддержал. По твоему описанию он смог узнать, что это за книга.
— Каким образом?
— Ты говорила, что к переплёту была пришпилена бумажка с буквами и цифрами.
— Ну да.
— Та-да-а-ам! — восторжествовала Ленка. — Это каталожный код. Тарас выдвинул гипотезу, но подтвердили её только в «Транслитрувере».
— У них есть эта книга?
— Нет, но у них есть каталог, по которому они через библиотечные архивы получают доступ к интересующим их текстам.
Нэнси, так и не притронувшись к еде, отодвинула тарелку и промокнула губы праздничной салфеткой с надписью «С днём рождения, малыш!»
— Очевидно, ты ждёшь вопроса: что это за книга?
— Yes of course, my darling.
— Я его задала, май дарлинг!
— Я бы тебя ещё помучила во имя закулисной интриги, но так и быть — это Дьявольская Библия.
— Та, про которую Стёпа говорил вчера? Как его, — Нэнси наморщила лоб, припоминая имя автора. — Тони ЛаВей.
— Ты всё перепутала, подруга. ЛаВей — автор Сатанинской библии. А это — Дьявольская.
— Разве, не одно и то же?
— Блин, нет! Лавеевская написана в двадцатом веке и на русский переведена, а та, про которую говорю я, на латыни, перевода на русский не имеет, и, вообще, издана чёрт знает когда. Тарас утверждает, что это было до инкунабул.
— До чего?
— Ну, до первопечатных книг Гутенберга. Их так называли, они типа в наше время свирепая архаика, которую днём с огнём…
— Значит, книга настолько редкая, что в обычной библиотеке её не взять?
— Шутишь? Разумеется. Можно только в необычной, — Ленка склонила голову набок. — Называется Национальная библиотека Швеции. Оригинал хранится там. Официально — по каталогу — издание имеет название «Гигантский кодекс». Буквы на корешке, что ты видела GC — не монограмма, а заглавные латинские литеры издания. И она реально гигантская. Если верить описанию из каталога, кодекс весит какое-то жутко большое количество шведских фунтов. Не помню точно сколько, но до фига.
— Шведский фунт — это сколько?
— Вообще, без понятия. Говорят тебе: много. Не буду врать, но что-то под сто кило выходит. Точнее не скажу.
— Книга может столько весить?
— Эта может! — авторитетно заявила Ленка. — Тарас говорит, что это самое большое по размерам и объёму рукописное издание.
— Но тогда его версия ошибочна, — отрицательно покачала головой Нэнси. — То, что видела я было солидным «кирпичом» в шикарном переплёте, который от силы потянул бы на пару-тройку килограммов, но никак не сто! К тому же, ты говоришь: старше первопечатных книг. Гутенберг придумал свой станок в середине пятнадцатого века, значит, кодексу пятьсот… шестьсот лет? Слушай, при всём желании книга не тянет на этот возраст.
— Да ты откуда знаешь, если даже не притрагивалась к ней?
— Переплёт, — сказала Аннушка. — Её переплёт говорит о том, что она сильно моложе. Я конечно не спец, но разницу увижу между книгой пятнадцатого века и девятнадцатого, а эта, рискну предположить, что как раз из девятнадцатого, уж точно не старше.
— Может и ошибся, — благосклонно согласилась Ленка, — а может, ты видела обложку репринтного издания, уменьшенную копию «Гигаса», отпечатанную гораздо позже оригинала.
— Не слишком ли много дьявольщины для одной крошечной деревни в Ленинградской области? Загадочная адописная икона, теперь ещё и Дьявольская библия. Этот местечко ещё даст фору «нехорошей квартире» Михаила Афанасьевича.
— Ну, а что? Аннушка — одна штука, — усмехнулась Ленка, — в наличии. Образ «князя тьмы» — две штуки — тоже имеется. Осталось разыскать Бегемота, Фагота и Азазелло, и можно устраивать шабаш ведьм, тем более, что сцена шабаша у нас вчера вышла зачётно.
— Да-да-да… Вот только булгаковский мистицизм — он пусть и гениальный, но вымысел, а это реальная жизнь, заметь, моя жизнь, невымышленная, в которой нет места свите Воланда и прочим нечистым фокусам. Я тихая девочка и жизнь моя такая же: не шалю, никого не трогаю, починяю примус.
— Понимаю, — кивнула Ленка, — а я тут такая вся из себя предлагаю тебе поверить во что-то совершенно невероятное!
— Маловероятное, — поправила Нэнси.
— Если что, это и моя жизнь тоже, я ведь там была с тобой. Давай попробуем пойти логическим путём.
— Валяй.
— Каталожный код и заглавные литеры названия не могут быть случайным совпадением.
— Совпадения возможны, случайности — нет. Всему есть причина! — сказала Нэнси. — Но даже если признать твоё подозрение обоснованным, скажи, какая причина чёрным археологам охотится за новоделом? Такими вещами заниматься они не станут. Даже я, человек далёкий от коллекционирования, понимаю, что копия всегда будет цениться меньше подлинника.
— Если бы коллекционеры не страдали культом неодушевлённых вещей вкупе с чудачеством и крутизной, большинство из них вполне обошлись бы качественными цветными ксерокопиями экспонатов. Однако мы возвращаемся к вопросу содержания и формы. Есть люди, которые предпочитают обе эти категории, — Ленка подмигнула подруге. — Буба уверяет, что даже подробная фотокопия рукописного свода, попади он в частные руки, вызовет сенсацию.
— С чего бы?
— Ненаходимо иметь поступь к лимоннику, — послышалось за её спиной. Нэнси обернулась на голос Бубы. В одной руке тот держал эмалированный кофейник с загнутым в виде волнистой тильды носом, другой — размашисто подёргивал из-за неглубокого пореза в пазухе между большим и указательным пальцами.
— Необходимо иметь доступ к исходнику, — расшифровала Ленка: — Ты где порезался, горе луковое?
— На лестнице, — коротко ответил он и по детской привычке присосался к кровоточащей ранке. — Нифефо стфашнофо!
— Ничего страшного, — по обыкновению перевела Ленка и бережно перехватила кофейник у Тараса.
— Да, я поняла, — не смогла сдержать улыбки Нэнси. — Надо бы обработать рану антисептиком.
— Есть йодный карандаш в аптечке. И пластырь. И бинты.
— Прекратите, — остановил их Тарас. — Просто царапина. Вы, кажется, диспутировали о «Дьявольской Библии».
— Ого! Диспутировали! — оценила Ленка. — Крутое слово. И правильно сказал! А есть такое слово?
Она посмотрела на Нэнси.
— Диспутанты диспутируют в диспуте, — сказала она прозвучавшую как заклинание скороговорку. — Почему нет? Только это не про нас. Мы же ведём не спор, а обсуждение. Тогда уж — дискутировали.
— Дискурсанты дискутировали дискурс, — предложила Ленка свой вариант.
