— Аня, — начал было Глеб. — Можно попросить тебя остаться?
— Это зачем? — едва ли они хором осведомились девушки.
— Ну, подождёшь Лену здесь… вместе подождём. Разве так не будет удобнее?
— Не будет.
— Не будет, — подтвердила Ленка.
— Я хотел с тобой поговорить. — Глеб казалось как-то обмяк, всё ему вдруг надоело. Он чувствовал на себе прожигающий Ленкин взгляд, но не мог придумать железной причины заставить Окуневу остаться с ним, кроме как сказать ей правду: — Я хотел поговорить с тобой ещё вчера, но ты была, как бы сказать, кхм, немножко подзаправленная.
Нэнси смутилась. Она подпёрла щёку кулаком, чтобы скрыть предательскую красноту лица.
— Поэтому, — быстро продолжил Глеб, — я отложил беседу до более подходящего случая. Думаю, сейчас случай очень подходящий. Это разговор частного порядка. Ленчег, без обид?
— Да какие уж там обиды, — Ленка с трудом выдавила из себя улыбку. — Давайте, секретничайте, я же всё равно узнаю.
Она выпорхнула из машины — излишне быстро, так стремительно, что Нэнси не успела ничего сказать в ответ — и скрылась в вертушке стеклянных дверей.
Нэнси выжидательно молчала, ждала, когда Глеб заговорит первым. Но Иванголов ещё больше стушевался. Он вдруг хлопнул себя по тощим коленям и нервно рассмеялся, откинувшись на спинку и выпав из обзора зеркала. Теперь Нэнси могла созерцать только его профиль.
— Не против, если закурю ещё одну? — растерянно спросил он и островатый профиль отлился монументом в ожидании.
— Валяй, — беспечно сказала Нэнси, — если сигарета поможет тебе сосредоточиться и лучше сделать своё дело, на здоровье! — Она с тоской заглянула в окно, где у ступенек молла неожиданно заплакал саксофон.
— Какое дело? — насторожился Глеб, выуживая из кармана курево, но Нэнси не удостоила его ответом.
Саксофонист — смуглолицый парень в шляпе с пером — раскачивался, прикрыв глаза. Перед ним на асфальте стояла картонная коробка из-под обуви. На коробке по диагонали размашисто гулял вопрос: «Сколько зарабатывает уличный музыкант?» Ниже авторучкой был прицарапан ответ: «The answer is in your pocket!»
41
Глеб скорбно умолк, поджав тонкие словно парафиновые губы. Вся спесь, весь боевой запал, который он копил дорогу от Купчино до центра, куда-то подевалась, пропала вместе с честолюбием. На темы, какие собирался завести он, фордыбачить невозможно.
— Итак… — после нескольких томительных секунд произнесла Нэнси и отвернулась от окна. — Ты хотел говорить? Говори.
Дурманящий сладковатый запах умирающих в огне листьев заволокли салон автомобиля. Глеб передёрнул плечами и медленно, по слогам проговорил:
— Ты мне нравишься. Даже очень. И это проблема.
— Я заметила, — сказала она и Глеба неприятно покоробила двусмысленность ответа. Было не ясно, что именно заметила Нэнси: что она ему нравится или что это проблема.
— Всё-то вы замечаете… — недовольно пробурчал молодой человек.
— У тебя какие-то претензии ко мне?
— Нет, конечно, — сказал он, глубоко затягиваясь. — По главному я вроде успокоился. Теперь душа не ноет, я это сказал тебе.
— Но ведь проблема-то не в этом?
— Не в этом, — вяло согласился Глеб. — Хотя, знаешь, в моём положении умиляться ноющей душой нельзя, оно, это состояние, вредит мне, как никому другому.
— Будь, наконец, честен со мной. Чего ты хочешь?
— Слушай, ну, после этих слов я должен сказать, наверно, чтобы ты ответила взаимностью. — Он постучал согнутым пальцем по сигаретному коробку, который всё никак не решался убрать обратно в карман джинсов. — Но, на самом деле, я этого не хочу.
— Ненавижу такие игры, — произнесла она и клацнула замком. — Я ухожу.
Салон наполнился тонкими колокольчиками — сигналом открытой двери.
— Да подожди ты! — торопливо бросил он и постарался опередить Нэнси, перехватив её запястье. Чертыхнулся: обронённый окурок упал на брючину. Он смахнул рывком ладони дымящийся бычок и мстительно прихлопнул сверху подошвой. — Аня, не глупи, дай договорить.
Повелительный тон подействовал на девушку. Она послушно придвинулась назад и захлопнула дверцу.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, но понял, что спросил не так, моментально исправился: — В смысле, зачем ты приехала в Питер?
— У меня здесь работа, понимаешь? Или для биржевых брокеров такое слово трудно осмысляемо?
— Ну прекрати. Про твою работу я наслышан. Роспись чашек. Но ты же не будешь этим заниматься полгода, правда? Это разовый заказ, а Милашевич говорила, что ты пробудешь у неё, как минимум, до Нового года. Так вот, я спрашиваю тебя: зачем ты приехала в Питер?
— Глеб, ты мне надоел, — прервала его Нэнси. — И твой вопрос, по меньшей мере, бестактен. По какому праву ты спрашиваешь?
— По праву друга… раз уж другого права не получается добыть!
— Говёненько поёшь. Мы с тобой не друзья, — проговорила Нэнси уставшим голосом, — и нечего очки втирать друг другу. Завтра наши пути разойдутся, и не пересекутся никогда. Я забуду тебя, ты забудешь меня. И это нормально.
Глеб с напускной небрежностью передёрнул снова плечами. Со стороны это выглядело смешно: было заметно, что безразличие его и небрежность исключительно напускное. Он замолчал обиженно, надолго.
Саксофонист окончил извлекать из инструмента слэп, но фирменную фишку набравшаяся десятка на полтора толпа не оценила — притормозившие прохожие консерваториев не кончали и не знали, что в классических учебных заведениях такому не учат, а потому не спешили звенеть о коробок медяками или шуршать более весомыми купюрами. Кое-кто, привлечённый и тут же утомлённый необычной игрой, покривился и продолжил дальше намеченный маршрут. Музыкант попробовал зайти с другого конца и будто назло затянул сольную партию «Верных друзей». Узнаваемую мелодию подхватили шлепки восторженных, но жидковатых аплодисментов. Глеб повёл головой в сторону набирающего драму сакса.
— Тогда съезжай от Ленки. Чтобы это случилось, как можно скорее.
— Что? — Нэнси едва не задохнулась от вспыхнувшего гнева. — А почему бы тебе не убраться из моей жизни?
— Винни-Пух тоже думал, что главный герой сказки он, а оказалось, что все-все-все.
— Что это значит?
— Это значит, убраться — не получится, — жёстко ответил Глеб. — Я не могу выпасть из твоей жизни, потому что это не твоя история. Это история про кого угодно, про всех, но не про тебя. Потому говорю тебе, как другу: собирай манатки и сваливай.
— Что за претенциозный бред! Куда же я должна по-твоему свалить?
— Куда угодно! — взорвался Глеб. — В общежитие, в гостиницу, домой обратно уезжай. На Дундича, дом 19 ты появляться не должна.
