— Вот! — кивнул старик и переменился в лице, направляя своё нервическое возбуждение на Саву. — А ещё говорят, что Фалик Шпигель — еврей. Гоев, сука, невпротык, а плюнь в любого — и он тебе такой шалом отвесит…
— Так ты и есть еврей, — напомнил Сава.
— Я еврей по папе, а ты — по жизни.
— Да! Наши ряды жидеют… а ваши жиды редеют, — Сава сморщил лицо в улыбке, отчего тяжёлая оправа съехала на культяпку его оспинного носа.
— Нитратный ты мужик, — вздохнул Фалик. — Всё бы обшустрить, обхитрить, обвести вокруг пальца, любого — чужака, своего, не всё ли, в самом деле, однохерственно, да? — Шпигель расчесал пальцами зудящий от кусающейся шерсти подбородок и снова занырнул в мохеровые букли. — Эту керамику тебе в прошлом году отгрузили с завода по фиктивным актам на бой. Я помню, Савушка, ты бегал с оформлением ко мне, чтобы я через бухгалтерию провёл. Я помню — ты забыл! За помощь хотя бы зупырь поставил? Какое там? Спасибо не услышал. Удобно ты обштопал старика, ничего не скажешь. Ведь если что, это я огребу дюлей. Правильно: опсосник к Саве не пойдёт, опсосник к Шпигелю заявится и со Шпигеля же спросит.
— Ты неврубант, Фалик? — Сава поправил очки и нервно забарабанил пальцами по верстаку. — Операм нет дела до наших мутных схем. Мы для них слишком мелкие рыбёшки.
— Харэ трындеть, — зашипел старик и двинулся на Саву.
Тот неопределённо заморгал, чем вызвал свежую порцию гнева старика.
— Чего разул зыркалки? Говорю, рот свой запахни — не для её ушей эти разговоры.
Фалик многозначительно покосился на Нэнси.
— Ты ещё здесь? — фальшиво удивился Сава и сделал неопределённый жест ладонью в сторону двери. — А ну иди двойки исправляй!
— Не смейте говорить мне «ты»! — закричала срывающимся голосом Нэнси. — И не смейте говорить в подобном тоне! Никто вам такого права не давал!
— Ладно, — насупился Сава и одарил Нэнси улыбкой печального идиота. — Не шуми… те. Вы!
— Заплати девочке, — приказал старик, — и отправляй её на все четыре стороны.
— Как это «заплати»? — изумился Сава. — Чем, Фалик? Может, ты мне скажешь?
— Вот те раз!
— Вот те два! — передразнил Сава. — Ты мне зупырь тут припоминаешь, а я припомню тебе яловую кожу, четыре квадратных метра. Ты заплатил мне только половину. Я помню — ты забыл!
— Всё я помню, — скривился старик и снова харкнул носом. — Это была не юфть, а бахтарма, причём сильно загрязнённая. Твой галантерейщик обманул тебя, втюхал мездру вместо кожи. А может это ты хотел надуть меня — не знаю. Я заплатил ту цену, которую смог дать за эту шкуру. Я потерял бы уважение к себе, если дал бы больше!
— А переплётный картон, который я нашёл тебе по цене ниже оптовой? — не сдавался Сава. — Тоже скажешь, что не такой?
— Изволь — скажу! Это был не переплётный картон, а пивной. Две большие разницы! Заметь, с тех самых пор я к тебе за материалом не обращаюсь, потому что ты не посредник, ты фокусник: сделаешь фокус и испаришься.
— А-аа, — безнадёжно махнул рукой Сава. — Всё равно, ты мне торчишь.
— Ты что-то путаешь, казачок, — осклабился старик. — С какого перепугу?
— С такого перепугу, — снова передразнился Сава. — Вот Боря твой машину брал до субботы, а сегодня понедельник. Мне в выходные пришлось проситься на багажник к Дмитрычу. В контрейлере товара — одни очистки. Оба дня торговля ни о чём. Так, по мелочи шмурдяк.
— У тебя всегда по мелочи. Не помню ни разу, чтобы был аншлаг.
— Тебе откуда знать? Борька доносил, что ли?
— Ну, ну, — нетерпеливо перебил Фалик. — Не надо так много парле! Короче!
— Короче, пусть Борис возвращает машину и платит неустойку. Не в первый раз уже твой внучатый племянничек падлячит мне.
— Ну, это ваши с Борисом дела. Зачем меня в них посвящать?
— Э-ээ нет, не скажи, старик, — Сава хлопнул ладонью по стойке и напряжённо рассмеялся. — Я же не дурак, всё понимаю, по чьей указке мальчишка исполняет. И зачем колёса вам — тоже знаю, какие вы вопросики с их помощью обкашливаете. Короче, — сказал он с вызовом, — Борькин долг — твой долг. Вот ты и заплати девчонке.
— Чужих долгов не держу, — спокойно возразил Фалик и скрутил на груди крендель из переплетённых рук.
— А мне что делать? — Нэнси улучила момент и вклинилась в перебранку двух маклаков. По её телу расползался неприятный холодок. — Я квартируюсь у незнакомого человека, у меня нет денег ни на еду, ни на обратный билет домой. Что мне делать?
— Бери второй заказ, — великодушно предложил Сава, но Нэнси окинула его таким презрением, что мужчина вздохнул, потянулся во внутренний карман кожанки и демонстративно вытряс на верстак содержимое бумажника: несколько пятаков и двушек, пару мятых десяток и пятисотенную.
— На — бери. Остальное после выходных.
— Я не возьму. Зачем вы меня унижаете этим?
— И двинули мы дороженькой извилистой, дороженькой утоптанной… — Сава картинно вздохнул и убрал деньги обратно в карман. — Куклёночек…
— Ещё раз так меня назовете, и я выцарапаю вам глаза!
— Послушайте! Женщина! — Сава взял себя в руки, очевидно сообразив, что угрозы не пустые. — И на вашей улице перевернётся грузовик с лимонадом. Вот увидите! Надо просто подождать, пока я реализую черепки.
— Вы же здесь что-то продаёте!
— Ничего он здесь не продаёт, — пресёк Фалик мысль Нэнси. — Околачивается день-деньской, халяву ловит.
— Это неправда! — попытался оправдаться Сава. — Я помогаю тебе с твоими переплётами.
— А вы? — дрогнувшим голосом сказала Нэнси. — Вы не могли бы дать взаймы?
— Нет, милая. — Редкие, белесые брови старика выпрямились в ровную линию. — Я никогда не даю в долг женщинам и незнакомцам. Это моё правило! С первыми кредит портит отношения, а со вторыми — убивает веру в людей. Стало быть, на незнакомок это правило распространяется вдвойне.
— Да не мне, — непомерно тонким, раздражённым голоском выкрикнула Нэнси, — ему!
— Нашла у кого просить, — уничижающе порскнул от смеха Сава. — Он же пейс…
— Антисемитам тоже не даю, — строго добавил Фалик и сжал от злости свои крохотные, морщинистые кулачки.
Сава промокнул масляные губы уголком салфетки и брезгливо их скривил.
— Вы оба! Не надо на меня так смотреть! Сказал же, реализую товар — будут деньги.
— Не реализует, — вынес свой вердикт старик и с сочувствием посмотрел на Нэнси. — Цену заломит такую, что ой-ёй-ёй. Ладно, милая, я подкину тебе тыщонки три. Этот, — он презрительно глянул на Саву, — действительно помогал с моими переплётами. За такую помощь я, говоря честно, уши бы надрал — переделывать пришлось. Ну, да ладно… Будем считать, я оплатил его труды, а он — ваши.
