Фалик вытащил карманную расчёску и несколько раз провёл ею по жидкой проседи волос. Продул зубья и кашлем вытолкал из груди невидимую вату, которую частым харканием пробить уж было невозможно. Грудь всё же неприятно обложило, но старик перестал на это обращать внимание уже давно. Он сбавил тон, точно извиняясь за свою внезапную несдержанность.
— Думаю, если бы Питер был книгой, то он мог бы стать переизданием «Бардо Тодола»
47, написанной доступным языком. Она пользовалась бы спросом: люди не любят думать о смерти, а если думают, то не любят читать. Но тайное всегда манит, особенно здесь, на петровских болотах, манит не столько сюжетом, сколько фактурой текста. Вот и Бугаев это знал, когда писал свой миф о Петербурге-призраке, о непостижимом городе воды, камня и туманов. Ленинградская интеллигенция таких книг не боялась, более того, они искали их, носом рыли землю, чтобы достать «Самоубийцу» или «Смерть Ивана Ильича». Один чудак, может даже извращенец, прознав о моём прозвище, застал врасплох заказом непременно достать ему неправленую «тихоновскую» главу — в любом виде, переписанную хоть от руки. Святые угодники, каких только клиентов я не встречал на своём веку, и ведь каждому смог угодить. У меня и сейчас определённо есть чем удивить искушённых в книжном деле.
Нэнси слабо кивнула. Уже почти решившая уйти, как говорят в таких случаях, не солоно хлебавши (рассматривать всерьёз три тысячи, выданные Фаликом, она не могла даже как заявку на победу), ей вдруг припомнился утренний разговор с Ленкой и Тарасом.
— Ну, вот и удивите! Меня интересует Дьявольская Библия. Вы слышали что-то про это?
— Рукописный свод 13 века, выполненный на пергамене, — после недолгой паузы произнёс Фалик, демонстрируя свою осведомлённость. — По слухам, автор страдал от общей неустроенности жизни. Такое случалось с живущими в тринадцатом веке. Сейчас ему бы поставили диагноз — синдром маленького человека, посоветовали взять ссуду и купить большой автомобиль, самый большой. Но восемьсот лет назад автосалонов не было, так что самоутверждались по-другому. Сжигали ведьм или малевали дьявола… Бога или ангела убедительно изобразить — надо постараться, а вот черти доступны любому со школьной скамьи. Вы в школе рисовали на полях чертят?
— Нет, — опешила Нэнси. — А вы?
— Я тоже нет, — признался Фалик, — но мой хороший, к сожалению, ныне покойный друг Володя Гершуни рисовал в большом количестве и не в самом худшем качестве. Получалось это порою даже лучше, чем у его дяди Гриши, который, в отличие от племянника, мог себе позволить без всяких ссуд чёрный и большой автомобиль
48.
— Как думаете, такую книгу имеет смысл искать в частных коллекциях?
Фалик ожидаемо покачал головой.
— Такие книги — исключительно удел музеев. Вам же не приходит в голову искать кремлёвские звёзды где-то кроме башен Московского Кремля?
— И уменьшенную копию тоже? — не сдавалась Нэнси.
— Не уверен, что её копия может представлять какую-то особую ценность, кроме эстетической. Тебе вот нужна уменьшенная копия звезды на Спасской башне? Как сувенир или на ключи повесить — разве что…
— Мы про книгу говорим, — возразила Нэнси, но вконец запуталась. — Или про звезду?
Фалик засмеялся и дурашливо подтолкнул Саву в бок.
— Где ты её откопал, такую целеустремлённую? Нездоровый интерес, — это он обратился уже к Нэнси, — плодит нездоровые влечения.
Нэнси показалось, её пристыдили, и она очаровательно покраснела, что — однако! — не умалило героической тщетности её попыток добиться властности над фактами.
— Это не мой интерес, а подруги. Она со своим бойфрендом решила, что факсимильное издание «Дьявольской библии» существует в уменьшенном варианте и находится где-то в пределах Ленинградской области.
— Если бы это было так, я бы уже знал, — расхохотался Фалик. — Репродукционными переизданиями литературных памятников я занимался, когда ушёл с фабрики, а я таки ушёл — и снова со скандалом. Обосновывал я это заботой о пополнении фондов библиотек. Тебе доводилось что-то слышать про ленинградские объединения книжников? Ну-ну… Я, к примеру, участвовал в народных комментариях к «Германтам»
49. Это уж потом Шпигель фарцевал в восьмидесятые! — Старик злобно перекривлял Саву и снова обратил своё внимание на Нэнси, моментально сменив на милость гнев. — Да-да, я был не только фарцой, но и бескорыстным альтруистом, бесконечно преданным и верным книге. А твоя подруга, она что, мистификациями интересуется?
— Скорее она интересуется оккультизмом и, может, совсем немного, сектантством.
— Скажу честно, у меня нет опыта адепта секты, но в моей жизни были два писателя, которые меня чуть не сделали сектантом. Это Кейс и Леланд. У обоих я украл по книге, но мне и этого хватило. «Кибалион»
50 и «Арадия» — это, конечно, чтиво для сильных духом. Если ваша подруга из таких, рекомендую, но, к сожалению, не располагаю оными. Впрочем, для любителей оккультного кое-что в загашнике имею.
Фалик, не торопясь, доковылял до одного из шкафов, приоткрыл дверцу и перебором двух пальцев пробежал по корешкам, заваливая их на бок. Запнулся, обернулся и многозначительно глянул на Саву.
— Хватит блымкать, глаза как две очкастые пельмени. Подсоби-ка мне!
Тот растерялся, не ожидал такого. Недовольный тоном старика, он поднялся, заложив кулаки за спину, потянулся, хрустнув позвонками, и с великой неохоткой залез на стул-стремянку, небрежно опёрся локтем об оконный притолок.
