Возникшая тишина сгущалась, становясь какой-то неловкой. Нэнси чувствовала за собой необходимость что-то говорить. Преодолевая смущение, она решилась, не рискуя начинать с главного, заговорить о Кормильцеве. Нэнси рассказала, что Илья Валерьевич хотел издать перевод «Сатанинских стихов». Парень с туристическим рюкзаком возразил, что наверняка это неизвестно.
— Если он и собирался это сделать, — заметил Алек Второй, которого Нэнси называла про себя Гилленхаалом, — то отпущенного времени для осуществления задуманного ему не хватило.
Он вдруг спохватился. Вытащил откуда-то из чемоданчика бутылку ноль-семь не то вермута, не то портвейна, стопку одноразовых стаканчиков и сетку жухлых мандаринов. Торопливо разлил содержимое по пластиковым ёмкостям, передал по кругу вместе с цитрусами. Молча помянули. Нэнси улыбнулась Гилленхаалу. У неё теплело в животе, а воздух становился чем-то пронзительно нежным.
— Хочется петь, — поддержала её настроение девушка в пуховике.
— Ага, или орать! — кивнула Анна Вторая, но не заорала, вместо этого щёлкнула зажигалкой и закурила.
— Скованные одной цепью, — негромко запел Алек, аккомпанируя себе щелчками пальцев, — связанные одной целью…
— Ну, вы совсем, молодёжь! Ещё бы на детской площадке, а?
Из второго подъезда с белым крохотным мопсом на поводке к ним направлялся человек в морском бушлате.
— Всё в порядке, дядя, — сказал, прекращая пение, Алек. — Мы просто вспоминаем хорошего человека, который когда-то жил здесь.
— Мы не какие-нибудь асоциалы, — добавил Гилленхаал, — тихонько выпьем и бутылку заберём с собой. Правда-правда!
— От зараза. Ещё одолжение делает! — разозлился жилец, и мопс, чутко уловив настроение хозяина, залился злобным тявканьем. — Уматывайте по-хорошему или позову ментов.
— Идёмте, — сказала Анна Вторая, бросая сигарету под ноги и растирая каблуком, — от него воняет козлом.
Клуб, горячо обсудив невыправимость некоторых человеков, способных напортить жизнь только самим себе, в полном составе пробежал проспект подземным переходом и вынырнул с чётной стороны. Они переместились в небольшой скверик, где под сенью хвои плотно жались на постаменте три цементные скульптуры ссыльных декабристов. Кто-то в рабочем комбинезоне, отгородясь спиной от монумента, скрёб асфальт лопатой.
— Они тоже связаны одной цепью, — сказал кто-то, заметив кандалы на каменных фигурах.
Место в сквере хорошо просматривалось, простреливалось, и было почти невозможно скрыться от любопытных взглядов. В это мгновение вздрогнули первым перебором малые колокола. Звуки повисли на трехъярусной часовне соседнего строения, сложенного из желтоватого мучнистого известняка. Сползли вниз по шлемовидному покрытию, перекатываясь, прошлись по подоконным филёнкам, наличникам с сандриком и отделанным рустом стенам. Золоченый купол с православным крестом отозвался на сей раз неторопливыми ударами большого колокола. Эти звуки поплыли вдоль проспекта, растворяясь в шуме городского транспорта.
— Это монастырь? — спросила Нэнси у Анны Второй, очевидно знающей город лучше остальных.
— Может, раньше, — предположила она, — сейчас здесь институт и колледж.
— А кафе поблизости нету? — спросил Гилленхаал. — Чтобы с туалетом и горячим кофе. Что-то хочется бюджетного уюта. А?
Кафе нашлось не сразу, пришлось вступить в переговоры с коренными жителями. Гилленхаал беспомощно заглядывал в глаза и шевелил доверчиво ресницами, активно приставая с лясами к прохожим. Говоря настойчиво, он явно не чувствовал грани между уместной тактичностью и неуместной бестактностью. Алек Второй не мог и не скрывал казарменного панибратства: оно так и лезло из всех его щелей. «Не знаем», — отмахивались прохожие, пытаясь заподозрить в цепком настырном типе афериста или жулика.
Болтовня тоже занятие. Она мобилизует, и скоро Гилленхаал догадался растревожить сонного работника коммунального хозяйства, бродившего с лопатой вокруг да около. Коммунальщика звали Игорем, Игорь сильно смахивал на околовокзальную знать и при ближайшем рассмотрении раскрывал в себе отнюдь не местные корни. Но Игорь ловил мысли на лету. Он имел сильный среднеазиатский акцент, что, впрочем, не мешало ему знать толк в бюджетных заведениях, которые сам он пренебрежительно именовал «кафеюшками». Двумя энергичными взмахами руки Игорь дал ход компании и направление к одной из них.
Кафеюшка с претенциозным названием «№1» занимала половину первого этажа того же дома, откуда их погнали, только находилась со стороны улицы Восьмого марта, зажатая между магазином тканей и туристической фирмой, оклеенной плакатным глянцем с убедительными лицами иссякающей под южным солнцем многодетной семьи, своей несметностью похожей на цыганский выводок.
«Номер один» вызывала лёгкое сомнение, особенно, когда собрание проникло внутрь. Из подвесных колонок лилась бодрящая попса, из-за которой волновалась и звенела тонкая посуда. Большая муха тяжело и лениво пролетела слева направо, очевидно, ведомая запахом жирного борща, доносившимся из-за кухонных кулис. Тряпка шлёпала о пол, щедро отдавая грязную пенистую воду щербатому кафелю, заплёванному до состояния хронической пятнистости. Народу было мало, поэтому уборка шла полным ходом.
— По мокрому не ходите! — сердито взвыла женщина на ввалившихся с улицы посетителей. С умопомрачительной бабеттой, ею могли бы бредить все советские мужчины. Не хватало только кардинального мини, за которую могли бы исключить из комсомола, и кэжуал-батника с обложки «Эль». Она гневно хлопнула тряпкой, требуя оправдать её надежды на чистый пол.
— Мы по краю, по краю, — согласился Гилленхаал, метя столик, за которым они могли бы разместиться вшестером. Никто не поддержал его затравку и все затопали по-мокрому.
— Зато здесь тепло и вкусно пахнет едой, — развеял он за всех сомнения, примечая подходящий по размерам дальний стол.
Техничка по-детски надула губы, отчего по лицу пошли бурые пятна, делая совершенно неприятным её, в общем, миловидное лицо. Не оправдать надежд — это всегда так неприятно.
Вытянутый полированный стол, заправленный бумажной в узорчик скатертью, окружало шесть стульев. Компания радостно и оглушительно загромыхала ими, выбирая свободные места. Тёплый свет падал от плотных бордовых абажуров, придавая помещению кафе мистический облик, правда, тут же ломавшийся от стекающих по стенам шлягеров Зверей, Билана и Аварии. Они заказали что-то из меню на всех: овощную тарелку, бутерброды с сервелатом, песочные рулеты с вишней и чай, а Гилленхаал решился на половник борща по-украински, галеты по-фламандски и кофе по-ирландски, накинув сверху какую-то остроту про космополитизацию уральской гастрономии.
— По-ирландски, — счёл своим долгом предупредить официант, — это с горячим виски. Таким коктейлем подводят итоги дня — понимаете, да? — заказывают в обед или ближе к ужину. Я могу, если хотите, уменьшить порцию спиртного или убрать её совсем.
— Нет, ты, блин, пожалуйста, не обижай ирландцев, — мягко возразил Гилленхаал, — они старались, подбирали сложные пропорции к рецепту…
