— Я не понимаю тебя. — Он в нерешительности замер в дверях лифта и посмотрел на юношу.
— Даретра, — повторил Хасиб и полоснул преподавателя шаветтом для бритья, который прятал всё это время в рукаве.
Первый удар пришёлся по лицу наискосок от правой скулы до нижней челюсти. Это было словно соскользнувшая пощёчина: Хасиб колебался, несмотря на всю свою внешнюю твёрдость и решимость. Не от боли, но от неожиданности Хитоси выронил портфель и почувствовал, как воротник кремовой рубашки, напитываясь кровью, неприятно налипает к шее. В удивлении он провёл ладонью по лицу, размазывая теплую, густеющую кровь, и удивлённо посмотрел на ударившего его Хасиба. Дальше всё происходило быстро. Игараси попытался оттолкнуть Хасиба и выбежать из кабины на этаж, но гебр, физически более крепкий, чем рыхловатый, уже немного оплывающий без регулярных физических нагрузок Хитоси, оттеснил преподавателя обратно и швырнул его к панели управления, покрытой оспинами кнопок. Понимая, что из лифта ему уже не выбраться, заляпанными кровью пальцами Игараси вдавил в панель кнопку с цифрой 7 — в фонетическом классе на седьмом сейчас находился уборщик. Хитоси слышал его и знал, что тот начинал уборку сверху вниз, с последнего этажа до первого, сдавая ближе к утру ключи и инвентарь охране.
Электроника мелодично согласилась с выбором пассажира и двери медленно поползли на место, отсекая палача и жертву от внешнего мира.
— Всем воздаст Всевышний на том свете по его личным качествам, грехам и добродетелям! — порывисто сказал Хасиб. — Аллах помнит всё хорошее и всё плохое. Покаявшихся он принимает в своё лоно с радостью, как принял и меня, когда я оступился и выбрал неверный путь. Гнев правоверных мусульман велик, но велика их щедрость и щедрость Шариата! У нас с вами, мистер, общее только одно. Вы такой же муртад
22, как и я. Но вы поколебали свою веру не отрицанием существования Аллаха, а клеветой на него и его пророков. Вы оскорбили ислам, Коран и сунну. Вы мусульманин и знаете не хуже моего, как Шариат предписывает поступать с муртадами. Это самый страшный грех и за него положен смертный приговор. Аллах великодушен ко мне, но он не может быть великодушным к вам после ифты аятоллы.
Задыхаясь от переполнявших его чувств, Хасиб ударил снова. Легенда ножевого мира «Золинген» — с безупречной репутацией самого надёжного и острого — по размерам был не больше мастихина, но в руках Хасиба он был столь же грозен и опасен, как нож-наваха в руке испанского головореза. Второй удар, и третий, и четвёртый последовали без промедления. В отличие от первого, пробивающего не столько бледную кожу жертвы, сколько собственный страх палача, все последующие были чётко выверены в область шеи. Хасиб бил, стараясь попасть в сонную артерию. На крайний раз ему удалось. Пробитая, вместе с задетой и порванной трахеей, она зафонтанировала. Игараси-сан в припадке и агонии, хватаясь за горло, зашатался, потерял точку опоры и, поскользнувшись в луже крови, полетел на рифлёный пол. Тогда он закричал, пытаясь призвать на помощь, но крик вышел визгливым, слабым, каким-то чересчур коротким и предсмертным. Ещё не убеждение, но осознание того что он умрёт в ближайшую минуту-две, кольнуло его истошной и мучительно-цинготной мыслью. Как недомогание, мыселька хронически проникла в уголки пока ещё живого, здравомыслящего мозга.
Двери лифта распахнулись и Хасиб стремительно развернулся, готовый ко всему. В нескольких шагах от него, стоя спиной, человек в рабочем комбинезоне водил раструбом работающего пылесоса по ковровому покрытию. Он был в наушниках, а на поясе болтался кассетный «Волкмен». Уборщик был поглощён не столько работой, сколько музыкой, дёргаясь в такт ей. Хасиб пригладил бороду, опустил готовый пустить в ход шаветт и потянулся к панели управления. Лифт тихо затворил створки и опустился ниже, дёрнулся, подвывая стопорным электродвигателем, и застыл между вторым и третьим этажами. К этому моменту Игараси-сан уже не подавал признаков жизни. Знал ли это Хасиб, методично пуская бритву в ход, кромсая лицо и шею своей жертвы? За всё время он больше не проронил ни слова, ни единого звука не слетело с его уст.
Спустя какое-то время через эвакуационный выход он незаметно покинул здание библиотеки, оставив остывающее тело. Ещё через пять часов, когда уборщик обнаружит его в лифте, вновь инициированный мусульманин Хасиб ибн Сахим будет пролетать над Индийским океаном, возвращаясь домой помилованным за исполненную фетву казнить любого осведомлённого о содержании «Аятов». Он будет шептать её слова, заученные наизусть, не подозревая о своём ближайшем будущем. В песках пустыни Маранджаб зендского кяфура будет ждать участь его жертвы.
Глава 2. LemON/OFF
Подумать только — дисконнект в такой момент! Мало, что зерг раш прошёл с потерями в клан варе, а рейд уже был признан официально срезанным, теперь ещё и это. Кто поверит, что он, Кондрат Непобедимый, тупо слился сервером, а не ливнул во время файтинга.
— Реконект! — жалобно пискнул Ваня Кондрашин, в геймерском миру более известный как Кондрат Непобедимый. — Реконект, мать вашу!
Ваня, пропитываясь смыслом проговорённого вслух, ослабил хватку джойпада и уронил в бессилии голову на грудь. Слепящие зенки браузеров, все, как один, выдали мольбу о восстановлении утраченного соединения.
Ярко освещённое безликое помещение сетевого клуба с множеством компьютерных столов, когда-то скомплектованных в три ряда, а ныне рассыпанных в шахматном порядке, набухало нервотрёпкой. Шевелящийся базар с центрическими волнами недовольных ворчаний-шепотков, заставил выплыть из зоны служебных помещений, огороженных рекламным баннером, крупного роскошного кавказца. Не вынимая рук из карманов распахнутой дублёнки, он полыхнул глазами в причёсанного на пробор интеллигентного студента с беджиком «Администратор» на груди, осаждая его взволнованную, но малопонятную речь.
— Зачэм оправдываэшся? — с каменным лицом возразил сын гор. — Видыш, клиэнтура волнуэтся. Так нэхорошо. Ты дэлай хорошо.
За пятнадцать лет московской ассимиляции Махамбет утратил не способность презирать проявление слабости русских, но свой взрывчатый характер, изрядно мешающий с трудом налаженному бизнесу. Поэтому он ровно с тем же выражением лица с которым начал, вздёрнул мизинец с печатным перстнем вверх, заставляя сисадмина прислушаться к окрикам ретивой «клиентуры».
— Ты дэлай хорошо, — повторил он, словно мантру напутствие.
Студент совсем раздёргал свой носовой платок, прикладывая его к взопревшим щекам и лбу. «Клиентура» была, в самом деле, неспокойна. Но не все сотрясали воздух нецензурным возмущением. Были и те, кто трагедию поверженного интернета переживал втихомолку. Среди таких тихонь особенно трагично, в застойном вдохновении, тревожилась некая особа, засевшая за дальнюю машину час или два назад. Её тяжёлые пышные волосы, приподнятые вверх, были уложены античным узлом с пропущенными сквозь него крест-накрест двумя шестигранниками кохиноровских карандашей. Прямая, бледная и серьёзная, в брючках в облипку, в тренчкоте из струящегося крепа, надетом поверх хаотически весёлой майки с паттернами мышонка Мауса, она пыталась скрыть растерянность, поминутно обращая взор к мерцающему монитору, проверяла сеть.
