— Хорошо, давайте выйдем, поговорим, — был вынужден согласиться он под натиском Маевского.
Отринув церемонии, лейтенант переместился в кресло капитана с высокой спинкой, безмятежно и лениво растянулся в нём, поскрипывая обивкой, прикрыл глаза. Но уже через минуту требовательно затрезвонил телефон, и дежурный, вспорхнув, бросился выслушивать чьи-то указания, стреляя в Нэнси многозначительными взглядами.
— Вы можете быть свободны, — сказал он, кладя трубку на рычаг.
— А мои документы? Вещи?
— Ай момэнт, — сказал он, увлекая Нэнси за собой, — сейчас всё будет.
От лейтенанта сочно пахло лошадиным потом. У дико протопленной калориферами дежурки, пропитанной ровно тем же нестерпимым ароматом, дожидался Глеб. Капитана Маевского нигде не было видно.
— Мы можем идти! — сказал Глеб Нэнси. — Я договорился.
— Пусть мне вернут Эмилию.
— Кого?
— Куклу.
Хрустя упаковкой, в котором покоилось полиуретановое тельце шарнирной куклы, стойко перенесшей задержание, Нэнси вышла вслед за Глебом через металлическую дверь, обшитую крашеной в коричневый вагонкой. Басовито зарычала пружина и хлопнула дверь, отделявшая один мир от другого, словно некие врата, открыть которые (и закрыть тоже) волшебным «сим-симом» удавалось особо приближённым к Али-Бабе и сорока его разбойникам.
Короткий весенний день уж таял в московском бледном небе. Стремительно темнело. Зажигались фонари. Повсюду под напором караванов транспорта на пропёкшемся от красных стоповых сигналов асфальте глохло движение. Чёрная, лаковая как козырёк фуражки капитана Маевского иномарка вынырнула из автомобильного потока, и крякала сиреной, тщательно стараясь прибиться через двойную сплошную к Тверскому РОВД. Она была похожа на дизельную субмарину — гигантскую, горбатую, тяжёлую, стрекочущую жирными клубами дыма. Автомобиль вытянул пятиметровое холёное тело перед Нэнси и замер истуканом.
— Карета подана, — сказал Глеб и клацнул дверным замком. — Прошу!
Нэнси удивлённо протиснулась на заднее сиденье. В нос ударил салонный запах нового автомобиля со скипидарно-кисловатым привкусом. Пахло кожей, воском и жарким запахом орехов с подпаленной скорлупкой. Водитель — крепыш лет сорока, обычный, из тех, что забивают по дворам «козла» — нетерпеливо кинул в Нэнси короткий взгляд и показалось, на какой-то миг, ей подмигнул (смахивало на шаловливое подёргивание веком).
— Классная кукла! — сказал он Нэнси и поймал в зеркале глаза шефа. Его лицо стало безысходно беспристрастным. Как если бы его очеловечивание (пусть даже это был обычный флирт) оказалось аналогом для заговаривания неизвестного и непонятного, коим Нэнси, очевидно, являлась для него. Заполнение среды начальством выключило насущную необходимость охранительного заклинания.
— Давно сформулировали, — у шофёра был низкий уверенный голос, — ничто в жизни не бывает так хорошо, как люди обычно представляют.
— А ты это к чему, Владик?
— С некоторых пор этот парадокс завораживает меня своей абсурдностью. — Он снова глянул на Нэнси и неожиданно обратился к ней: — Так вот, к слову о парадоксах: наверняка свой день Анна Николаевна представляла иначе.
«А это не водитель», — вдруг с тоской подумалось Нэнси. Она не знала, как реагировать на эту фразу, потому просто кивнула. Встречная машина рванула тяжёлым ветром по стёклам, и Влад отвлёкся.
— Честные московские бомбилы! Ты смотри что вытворяют, — шутливо пожурил он лихача, двинувшем по встречной. — Даже близости ментуры не боятся. А чем мы хуже?
Он дёрнул машину излишне шустро и принялся петлять между рядов, ища свободные проулки, стараясь как можно скорее покинуть заколлапсированный центр.
Глеб поправил локон Эмилии и посмотрел на Нэнси:
— Рад тебя видеть!
Он хотел приобнять её, не задушить в объятиях, нет, а именно обнять, как старую знакомую, но Нэнси тактично уклонилась.
— Я тоже, — ответила она. — И спасибо за помощь!
Иванголов замкнулся, помрачнел, хотя и старался внешне сохранять непрошибаемую нерушимость духа.
— Вы правильно сделали, что позвонили моему коллеге, — бесцеремонно встрял Владик. — Это безмозглое чешуйчатое вцепилось в вас зубами и не хотело отпускать.
— Это Владик про Маевского, — поспешил объяснить Глеб. — У капитана слишком разыгралось воображение. Он усмотрел в тебе бесстрашную деву-воительницу национал-большевизма и решил воспеть в своих очерках твою героику.
— Бесстрашная дева-воительница?
— Валькирия. Это сами лимоновцы придумали так называть своих «лимоночек». Капитан думал, ты одна из них.
— Почему?
— Из-за куклы.
— Маевский, — снова нагло влез в разговор Влад, — разглядел в ней символ провокации. Так уже было в две тысячи шестом. Лимоновцы смастерили..уёвину с башкой на палке. Типа бибабо. Намалевали транспарант «Ты пустая голова с отверстием под палец» и ходили с ним по улицам. Менты внимания не обратили, даже не сделали внушение. А на следующий день вся эта жирующая шкодла собралась перед Минфином и устроила травмирующий инцидент с захватом здания. Много погонов было сложено в тот день, и не только ментовских…
Влад заговорщицки подмигнул. Теперь уж очень очевидно. Только не Нэнси — Глебу.
— Он подумал, — продолжал он, — вы провокаторша. Или ему кто-то наплёл в уши, и он поверил. Человек он возбудимый, нервный, его вера легко переходит в уверенность.
— Мне он показался спокойным…
— Любе это он припечатал, — возразил Глеб.
— Господи! Это его жена?
— Нет, мамка.
— Как? — не поняла Нэнси.
— Да не в том смысле, — ухмыльнулся Владик, — она бандерша.
— Но ведь тоже женщина! — встал на защиту Любы Глеб. — Маевский любит почесать кулаками. У него же все костяшки сбиты в кровавые мозоли. Таким людям денег мало, им власть подавай. Он молодой, рьяный, уже капитан, и на майорские звёзды засматривается. Как пить дать, через годик-другой займёт место Костелевского. Костелевский мягкотелый, а вот с Маевским договориться будет сложно…
— Ага, — поддакнул Влад, — начальник крышует местных проституток, а капитан типа разводящий.
— Откуда вы знаете?
— Работа у нас такая, — пожал плечами Владик, — всё про всех знать. В том числе про женщин, детей и стариков.
— Что это за работа такая?
— Вот Глеб клан питерских на Лубянке пополнил не просто так. Он расскажет.
— Отлично, — недовольно заворчал Глеб. — Мы же договаривались, Влад, я сам!
— Тоже мне Сам Самыч нашёлся, — отмахнулся тот и перешёл на нарочитый официоз: — Проблемы командообразования нашей организации чужды, Глеб Артемьевич. Кому отвинтить башку, а кому доверить штурвал — это завсегда коллективно решалось. А где коллектив, там протекция. И протеже. Только все что-то открещиваются, боятся признать себя чьим-то любимчиком. Сплошной инфантилизм: сам, сам! Всё сам! Отдельная песня, достойная исполнения «на бис». Верно говорю?
