Онлайн книга «Туннель из костей»
– С чего это она вдруг разволновалась? – саркастически замечает Джейкоб. – Потому что спустилась на пять этажей под землю? Или потому, что тут тесно, как в гробу? Или… О, неужели из-за того, что вокруг нас кости шести миллионов человек? Шесть миллионов – так много, что просто не укладывается в голове. Двести семьдесят тоже много, но все-таки это можно представить себе. Двести семьдесят – столько костей у человека, когда он рождается. Потом, по мере того, как мы растем, некоторые косточки срастаются, так что у взрослых в скелете двести шесть костей (спасибо, уроки естествознания!). Итак, если в катакомбах хранятся больше шести миллионов мертвецов, сколько же здесь костей? Шесть миллионов умножить на двести шесть, будет… Уф, много. Слишком много, так много, что не поместится в объектив камеры. Только представьте: этих костей хватило, чтобы сложить стену в пять футов высотой, которая тянется в каждом из извилистых туннелей, тянущихся под Парижем. Империя смерти огромна, ее жители безымянны и безвестны. Джейкоб начинает издавать какие-то звуки, и мне требуется целых тридцать секунд, чтобы сообразить: мой друг поет. «…У скелета кости, кости, кости-косточки везде, у скелета кости, кости, кости-косточки везде…» – С ума сошел? – шиплю я. Джейкоб всплескивает руками. – Просто пытаюсь ко всему относиться с юмором. Мы продолжаем петлять по туннелям. Хорошо еще, что боковые проходы закрыты железными воротами, и перед нами не лабиринт, а только одна дорога. Потеряться здесь проще простого, думаю я. – Видите линию вон там, наверху? – папа задает этот вопрос, обращаясь к видеокамерам, но и к нам тоже. Я поднимаю голову и вижу на потолке жирную черную полосу. – Раньше, когда здесь не было ни ворот, ни электрического света, это был единственный ориентир, позволявший не заблудиться. Пытаюсь представить себе, что брожу тут без света, только с масляной лампой или свечой. По коже бегут мурашки. Оказаться в этом дивном месте в темноте – вот, пожалуй, единственное, что может сделать его еще более жутким. К видеокамере поворачивается мама. – За прошедшие годы, – говорит она, – в эти туннели спускались многие, кто в поисках убежища, кто из любопытства, и многие терялись в бесчисленных переходах. Некоторые так и не нашли выход. По крайней мере, пока были живы. Вуаль тяжело ложится мне на плечи, подгоняя, настаивая, чтобы я поскорее перешла, но мне удается удержаться на месте. Я чувствую себя стеклянным ящиком из сна, мир давит на меня со всех сторон. Но я не поддаюсь. Джейкоб определенно становится сильнее. Может быть, и я тоже. – Вон там, – папины слова отдаются эхом: – Там, там, там… Кое-где на костяных стенах висят каменные таблички, на которых вырезаны изречения о жизни и смерти. Перед одной такой табличкой папа останавливается, и мы с Полин отступаем назад, чтобы наши тени не попали в кадр. Я поворачиваю голову и едва сдерживаюсь, чтобы не завопить: мне померещилось, что один из черепов на меня смотрит – его пустые глазницы оказались прямо напротив моих глаз. Не успев разобраться, я вскидываю руку, чтобы отмахнуться от светлой, словно отбеленной кости, и… В то же мгновение Вуаль взлетает к моим пальцам. Как только она касается меня, я слышу приглушенный звук голосов с той стороны, щемяще-печальных, одиноких, растерянных. Кто-то кричит и как будто зовет, я даже почти различаю слова. Я тянусь навстречу. – Ау! – зовет голос из тьмы. Такой потерянный и одинокий… Я озираюсь, но, кажется, больше никто его не слышит. Родители идут дальше, Полин смотрит прямо перед собой. – Кэссиди, – шипит Джейкоб. – Не надо. Моя рука куда-то проваливается, но я все еще ощущаю Вуаль, она скользит между пальцами, как шелк. – …s’il vous plaît… – просачивается сквозь тени другой голос. Этот говорит по-французски. Он едва слышен и как будто молит о чем-то. – …никто не придет… – шепчет третий. А потом четвертый: – ПОМОГИТЕ! Крик раздается так неожиданно и громко, что я отшатываюсь. Нога соскальзывает с камня, и я взмахиваю руками, пытаясь удержаться. Вроде бы мне это удается, но рука касается стены – и проваливается, не встретив сопротивления, как будто стена не из костей, а из тонкой ткани. Нет, нет, нет, мысленно кричу я, а Вуаль расступается, и я падаю куда-то. * * * Короткий, резкий удар. Пронизывающий холод. Вкус ледяной воды. Я падаю на четвереньки на холодный каменный пол. Ладони пронзает боль. На шее маятником раскачивается моя камера. В туннеле темно, я моргаю, помогая глазам поскорее привыкнуть к темноте. Пока единственный свет, который я вижу, исходит из моей груди. Синевато-белая спиралька светит ярко, но освещает только мою рубашку. Так что не быть мне человеком-фонарем. Самое большое – человеком-светлячком. Я поднимаюсь на ноги и вытаскиваю из заднего кармана зеркало. – Джейкоб! – окликаю я, но ответа нет. Когда глаза наконец привыкают, я замечаю, что здесь есть и другой свет, тусклый и красный. Его источник находится где-то за углом. Как в моей домашней фотолаборатории, когда я проявляю пленку. Я направляюсь к свету, но вдруг слышу тихий звук, похожий на шаги по песку или камням, и красный свет начинает удаляться. – Эй! – окликаю я и прибавляю шагу. Но когда заворачиваю за угол, алый огонек уже не виден. Вместо него я нахожу на земле старинный фонарь. От него исходит неровный желтый свет, бросающий тени на кости и черепа, и кажется, что они усмехаются. Гримасничают. Ужасаются. Я вдруг замечаю, что в туннеле очень тихо и очень пусто. Но я же слышала призраков, разве нет? Где же они? За моей спиной в темноте что-то или кто-то бесшумно движется. Но я это чувствую. Пальцы крепче сжимают медальон, я собираюсь с духом, чтобы обернуться, и вдруг слышу голос: – Кэссиди! Это Джейкоб. Я вздыхаю с облегчением и оглядываюсь. И вижу злое, очень сердитое лицо. – Мы вроде договорились этого не делать, – он стоит, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. – Я и не собиралась, клянусь. – Ладно, – говорит он. – Тогда давай убираться отсюда, пока ничего… Снова звук, будто по каменному полу мимо нас прокатился камешек. – Ты это слышал? – спрашиваю я. – Может быть, кости оседают, – предполагает Джейкоб, – или это ветер. |