Экипаж замедляет ход и останавливается.
– Проклятье, что там опять? – бурчит миссис Бибби.
Кучер слезает с козел, отчего экипаж чуть покачивается. Лошади фырчат и бьют копытами. Миссис Бибби хмурится в темноте; если ему нужно поправить сбрую или заново разжечь фонари, ради бога. Однако чьи-то шаги обходят экипаж и останавливаются у дверцы.
Шуршание. Это миссис Бибби роется в своих юбках, под шалью. Следом раздается резкий металлический щелчок.
Потом во мрак уносится ее спокойный елейный голос:
– Кучер, какая-то проблема?
9
В величавых старинных особняках вроде Марис-Хауса, как, впрочем, в любом доме, овеянном преданиями, бродят всякие разные призраки. Одни подбрасывают в воздух кошек, заставляют дребезжать дверные ручки и запотевать зеркала. Другие довольствуются тем, что создают холодные точки на лестничной площадке. Некоторые во время завтрака сидят за столом, окунув локти в вашу тарелку с кеджери
[26], пока сами вы просматриваете в газете некрологи. Другие раздражающе маячат на периферии пространства, которое способен охватить ваш взгляд. Но нам до всех этих призраков нет дела. Нас интересует только один – вездесущий Руби Дойл: поблескивая переливчатым светом потустороннего мира, он несет вахту у постели Брайди в ночные часы.
Видение, погруженное в свои замогильные мысли.
Чернильное сердце на его груди съеживается до размеров персиковой косточки, затем раскрывается, лепесток за лепестком – цветок лотоса! – и снова сжимается. Русалка на его плече грызет ногти, рассеянно помахивая хвостом. Череп с нарочитой медлительностью печально скрежещет зубами.
А Руби смотрит на Брайди.
Лунный свет омывает контуры ее милого лица со смягчившимися во сне чертами и бледными губами. И поскольку ночного чепца на ней нет, ее волосы буйной пеной рассыпаны по подушкам.
Ближе к утру Брайди начинает бормотать и вскрикивать во сне. Руби рядом. С лаской в голосе он тихо успокаивает ее, охваченную беспокойным сном. Хотел бы он знать, что ей снится. Есть много того, о чем Брайди – девочка, купленная за гинею; одинокая женщина, повернувшаяся спиной к своему прошлому, – рассказывая ему о своей жизни, от него утаила, и есть много того, о чем он спрашивать не станет. Истории, особенно нерадостные, будут поведаны в свое время. А пока достаточно того, что она обращает к нему свое лицо, словно цветок – к солнцу, и что она спит.
Впервые за долгое время Брайди не просыпается под утро в холодном поту, вспоминая увиденных во сне демонов, и не встречает рассвет с курительной трубкой во рту и с воспаленными глазами. В эти ранние часы она благополучно спит и, когда встанет с постели, свой крепкий целительный сон объяснит мягкой взбитой периной, деревенским воздухом и тем, что она поужинала хорошо приготовленным мясом.
Перед самым ее пробуждением, перед тем, как она зашевелится, Руби Дойл, с новым переливчатым блеском в темных глазах, растворится в стене, унося в руке свой цилиндр.
* * *
Брайди щурится на солнце. После завтрака, во время которого Руби не возникал в поле ее зрения, она выходит на террасу, чтобы насладиться утренним воздухом и взбодриться, выкурив трубку. И буквально через несколько мгновений видит его. В незашнурованных ботинках и в щегольски сдвинутом набок цилиндре он стоит неподалеку и, потирая свою широкую грудь, осматривает двор. Брайди вдруг понимает, что лондонская мгла больше подходит Руби; в прозрачном воздухе ясного сельского утра он проступает менее отчетливо. Она направляется к нему. Татуировки на теле Руби оживают. Русалка на его плече распускает хвост и потягивается. Заметив Брайди, она сонно выпячивает губы, встряхивает волосами и пихает Руби чернильным локтем. Тот поворачивается, кивает Брайди; губы под его роскошными черными усами раздвигаются в радостной улыбке.
Брайди ступает на газон, который сегодня утром усыпан каплями росы, сверкающими, словно брильянты. Паутина тоже похожа на драгоценные украшения, словно хрустальное кружево обрамляя кусты, обвивая ветви.
Руби следует за ней. Сняв цилиндр, потирает то место на голове, куда был нанесен смертельный удар.
– Как голова?
– Разбита. Это навечно?
– Спириты и их приверженцы посоветовали бы тебе отчалить домой, на небеса.
– А если мой дом не на небесах? – озорно улыбается Руби.
Брайди, пряча улыбку, туже завязывает ленты на капоре.
– Как ночь прошла, Брайди?
– Спала как убитая.
– Откуда тебе знать, как спят убитые?
– Руби…
– А, ну ясно, значит, хорошо. Узнаешь в свое время.
– А ты где провел минувшую ночь?
– Стонал в коридорах, гремел цепями.
Их взгляды встречаются. Глаза Руби сияют. Брайди хмурится.
– Так куда мы идем? – спрашивает Руби.
– Агнес сказала, что слуги обыскали территорию поместья и дорогу за воротами, но ничего не нашли. Нужно бы еще раз все осмотреть.
– Но они же все обыскали…
– Наверняка что-то да упустили. Как всегда.
Они свернули к саду.
– Мы направим свои усилия на дорогу, что ведет в Марис-Хаус со стороны черного хода. – Брайди показывает на ворота в конце аллеи. – Очевидно, преступники пришли оттуда.
– Ты так думаешь?
– Здесь слишком высоко. – Она показывает на ограждающую стену. – Эта стена тянется вокруг всего поместья.
– А почему не через центральные ворота?
– Наделали бы много шума: аллея до самого дома засыпана гравием. К тому же, если миссис Бибби была с ними в сговоре, они наверняка знали, что эта дорога просматривается: комнаты Паков окнами выходят на центральный двор.
Утро выдалось спокойным, слух услаждает пение птиц, далеко разносящееся в чистом прозрачном воздухе.
– Агнес сильно рискует, – первым подает голос Руби.
– У нее есть причины недолюбливать миссис Бибби.
– Из-за грубых манер няни?
– У Агнес имеется более веская причина. Разве ты не слышал, что рассказала мне кухонная служанка – Винни?
– Это когда вы шептались в судомойне? Я так понял, вы обсуждали сердечные дела.
– И ты заснул, что ли? – смеется Брайди. – А я-то думала, что ты будешь подслушивать сквозь стену. Да, мы обсуждали сердечные дела. Винни сказала, что по Агнес вздыхает ливрейный лакей.
– Серьезно?
– Но миссис Пак узнала об этом и, разумеется, запретила им встречаться. Агнес клялась и божилась, что без миссис Бибби тут не обошлось. Няня видела, как влюбленные целовались в саду. Бедняжка Агнес рыдала целую неделю.
