Порой Брайди сильно скучала по Гану Мерфи и трактирной кошке. Она продолжала проклинать Пэдди Фаддена и его банду, желая им страшной смерти. Однажды, в один из дней первых месяцев пребывания Брайди в Олбери-Холле, ее навестил прежний папаша. Элайза и миссис Донси радушно приняли его (Ган счел неподобающим тревожить хозяина дома). Он прибыл из Лондона на поезде, привез с собой запах угольного дыма и тумана, так что Брайди сразу охватила тоска по городу. Ган взял ее за уши, повернул к свету. Потом кивнул, сел, прокашлялся, пока миссис Донси наливала им выпить, и принялся делиться сплетнями. Наконец Ган попрощался. Брайди неотрывно смотрела ему вслед, пока он не скрылся за воротами. После она вспомнила, что нельзя провожать взглядом уходящих друзей, если хочешь, чтобы они вернулись. Позже, с болью в сердце, она убедилась в истинности этой приметы.
Однако теперь у Брайди был новый папаша – доктор Имс. К ее удивлению, он всегда был о ней высокого мнения. Говорил Брайди, что ей предназначено вершить великие дела. Что за великие дела? – недоумевала она. Неужели доктор Имс поверил напыщенным рассказам Гана о ее хирургических талантах?
Конечно, он не поверил, хотя и мог бы, потому что в господских комнатах Брайди вела себя не так, как наедине с Элайзой, – не смеялась и не резвилась. В присутствии доктора Имса Брайди ступала бесшумно, разговаривала тихо и демонстрировала твердость руки. Когда доктор Имс был дома, она не отходила от него ни на шаг, как прежде следовала по пятам за Ганом. Только теперь она трудилась в анатомической лаборатории, а не бороздила на лодке Темзу вдоль и поперек в поисках жуткого улова и не бегала по закоулкам с мешком и тачкой.
Теперь у Брайди были собственные маленькие рукавицы, фартук и передвижная стремянка на колесиках, которую доктор Имс соорудил специально для нее, чтобы она доставала до поверхности рабочих столов. Любую вещь она брала с предельной осторожностью, никогда не роняла ее и ставила на место без стука и грохота. Брайди быстро осваивала новые навыки: предугадывала, заранее подготавливала все, что требовалось доктору для работы, придумывала новшества.
Доктор Имс немало удивился, узнав, что Брайди умеет читать и писать. Грамоте ее с малых лет обучил Ган, используя в качестве учебников «Ньюгейтский календарь»
[42] и Библию – из всех письменных источников информации только эти, по его мнению, были достойны чтения. А счетом Брайди овладела с помощью сына уличного торговца фруктами и овощами, который жил напротив, над старой лавкой судовых товаров.
Порой доктор Имс отвлекался от работы и наблюдал за тем, как Брайди исполняет свои обязанности: моет и чистит оборудование и инструменты, записывает цифры, отмеряет жидкости, помогает с препаратами. Он не уставал поражаться ей. Имея такого отпрыска, как избалованный и неуправляемый красавчик Гидеон, доктор Имс забыл, что дети и помладше Брайди содержат целые семьи. И если ему прежде не хватало терпения со своим распущенным сыном, то теперь, сравнивая его с усердной Брайди, он раздражался на Гидеона еще больше.
А Брайди трудилась ревностно, но трудолюбие было не единственной ее добродетелью. В числе ее достоинств были также смелость, любознательность, скрупулезность и интуиция.
Теперь доктор Имс почти верил в россказни Гана Мерфи. Родись она мальчиком, будущее на медицинском поприще было бы ей обеспечено, но доктор Имс рассчитывал, что воспитает из Брайди искусного лаборанта. Когда придет время, он устроит ее брак (выдаст замуж за надежного человека из хорошей семьи, которого, возможно, удастся убедить не придавать значения ее сомнительному происхождению).
Теперь доктор Имс радостно спешил домой, чего с ним давненько не случалось. Он жаждал увидеть серьезную улыбку Брайди, услышать ее вопросы и шуршание ее юбок, когда она деловито сновала по лаборатории. Теперь он смотрел на свою работу ее глазами, в нем пробуждался былой азарт, былое любопытство. Время от времени он насвистывал, напевал. С каждым днем чувствуя себя все более счастливым, он стал менее бдительным. И однажды совершил ужасную ошибку.
Доктор Имс обмолвился жене, что крепко привязался к этой стойкой девочке. Вслух недоумевал, как он мог раньше обходиться без нее.
Он подарит ей одного из щенков Свифт, сказал он.
– Декоративные собачки не для Бриджет. Ей нужен настоящий охотничий пес.
Миссис Имс вознегодовала.
– Джон, дорогой, по-твоему, это мудрое решение? – При этом ее голубые глаза обдавали ледяным холодом, хотя голос был прозрачным и душистым, как лимонные леденцы.
* * *
Однажды, когда Брайди находилась в лаборатории доктора Имса одна, туда наведался Гидеон. В доме эта комната была ее любимой. Чтобы попасть в лабораторию, нужно было пройти через кабинет, где Брайди в измазанных кровью лохмотьях впервые стояла перед доктором Имсом, когда он привел ее к себе домой. Здесь у нее было свое рабочее место – на диванчике у окна, где она читала или рисовала препараты, пока доктор Имс работал за письменным столом. Ее тетради стояли в ряд на подоконнике.
Из кабинета двупольные двери открывались прямо в лабораторию, которая выходила окнами на юг и оттого была светлой, сплошь состояла из полированного дерева и сверкающего стекла. Там находились выскобленный до блеска рабочий стол и шкафы, забитые различными материалами и препаратами, среди которых был и соня Брайди – клубочек, плавающий в сосуде с жидкостью. Доктор Имс сам промаркировал этот сосуд и поместил его рядом со своими стеклянными контейнерами, в которых содержались образцы, одновременно вызывающие дрожь и завораживающие.
Ибо доктор Имс был кудесник. Он препарировал обычное и исключительное, в обоих случаях применяя одну и ту же искусную методику. Его супруга лабораторию мужа называла склепом – о, ей даже подумать было страшно о том, что происходит там за закрытыми дверями! – но Брайди знала, что в сосудах доктора Имса заключена жизнь, а не смерть.
В числе экспонатов было человеческое сердце. Размером с кулак, оно было аккуратно разрезано и раскрыто, являя собой чудо из мышц, желудочков, артерий и вен. Одно бренное человеческое сердце, сохраненное и выставленное на обозрение, спасенное от разложения – навечно! Оно никогда не переставало биться – по крайней мере, в восприятии Брайди. С помощью доктора Имса она проследила, как движется по нему кровь, представила его ритмичные сокращения, оценив гениальность природы.
Еще одним экспонатом было легкое. Чистое розовое легкое обитателя деревни, сделавшее миллионы вдохов до того, как доктор Имс его заспиртовал. Оно дышало влажным воздухом деревенского рассвета, воздухом поры урожая, знойным и пыльным воздухом, поглощало запахи рынка, коров и свиней, вкусного пива и горячих пирогов. Было здесь и легкое жителя Лондона, почерневшее от угольной пыли, измученное дымом, деформированное джином, пропитанное фабричными испарениями.
Брайди была так увлечена наведением порядка – вытирала пыль, раскладывала, разбирала, – что не сразу заметила Гидеона. А когда увидела, что он наблюдает за ней, стоя в дверях, чуть не взлетела под потолок – хоть граблями снимай.
