А еще дальше?
Большой город не спит, по-настоящему он никогда не засыпает. На каждого спящего в постели лондонца приходится десять неспящих, замышляющих недоброе. Они вершат свои темные дела, разгуливают, развлекаются! Под взором луны.
Луна все видит. Сегодня ночью она будет нашим экскурсоводом, ибо сейчас поздно, и каждый уважающий себя ворон уже устроился на ночлег, восседая на облюбованном пятачке в покрове собственного черного оперения. Пусть вороны спят!
Луна видит красоту и жестокость Лондона: его проституток и пьяниц, святых и убийц, воров, возлюбленных и драчунов.
Луна видит каждый глухой переулок, каждый двор, каждый участок кустарниковых зарослей или болота. Где собираются буйные толпы, чтобы поорать и посквернословить, глядя на то, как рвут на части друг друга собаки с окровавленными мордами. Где бойцовые петухи наскакивают, бросаются друг на друга, пуская в ход клювы и шпоры, так что в стороны летят красные от крови перья. Где мужчины дерутся на кулаках, отхаркивая зубы, сопли, кровь и слезы.
Эти громилы далеки от настоящих профессионалов, от тех, кто боксирует красиво и бьет точечно, ловко уклоняясь от опасных ударов; кто не просто мутузит друг друга до полусмерти. От боксеров, которые дают представление публике, восхищая зрителей своей быстрой реакцией, своим мастерством.
Но именно в глухих закоулках и на топких полях рождаются быстро сгорающие звезды боксерского ринга, на который выходят бойцы с лоснящейся кожей. Они обмениваются рукопожатиями и свирепыми взглядами или подмигивают друг другу. Там до сих пор вспоминают Руби Дойла, его искусность и удивительные татуировки. Расписной Дойл! Непобедимый моряк. Он дрался со многими прославленными боксерами и всех побеждал – побеждал элегантно. Даже таких великих королей ринга, как Том Кинг и Джем Белчер!
[43] Руби Дойл Львиное Сердце. Его жизнь оборвалась в подлейшей трактирной потасовке.
Но покойный боксер ничего этого не слышит. Он сидит и наблюдает за рыжеволосой женщиной, которая думает о чем-то своем в сумраке ночной гостиной, освещаемой тусклым огоньком газовой лампы. Если бы мог, он взял бы ее маленькую ручку в свою огромную ладонь. Руби чуть наклоняется вперед, и этого движения достаточно; она поднимает голову.
– О чем задумалась, Брайди? – тихо спрашивает он.
– Об Уинтеровой Русалке.
– Не томи.
– Помнишь, я тебе говорила, что некогда она принадлежала доктору Имсу? Я была его ученицей.
– Помню.
– Одно время я жила у него в доме – с ним и его семьей, на положении воспитанницы.
Руби жаждет услышать историю, которую Брайди не в силах ему рассказать.
– На первых порах мне там было хорошо, – говорит Брайди, избегая его взгляда. – Пока я не столкнулась с его сыном – Гидеоном.
– И что тогда произошло, Брайди?
– Гидеон совершил ужасное преступление против одной молодой женщины, что служила в его доме. Свою вину он отрицал, хотя тому были доказательства. – Она помолчала. – Я нашла улики.
Брайди сидит. Смотрит куда-то внутрь себя. Напряжена всем телом, словно гонит прочь воспоминание. Руби молча велит ей перевести дух.
– Он был порочный юноша из хорошей семьи. Надеялись, что под соответствующим влиянием он встанет на путь истинный. – Брайди протяжно выдыхает. – И дело решили не предавать огласке. Репутация Гидеона не пострадала. Его отправили за океан, предупредив, чтобы он не вздумал возвращаться, иначе ему не поздоровится. Судя по всему, он оказался искателем приключений, сотни раз умирал. – Брайди качает головой. – Да простит меня Бог, но я каждый раз молилась, чтобы очередная весть о его гибели оказалась правдой. Потом, наконец, в «Таймс» появился некролог. Один уважаемый капитан подтвердил, что Гидеон Имс утонул у берегов Западной Австралии.
– Значит, его нет в живых?
– Да.
– И на том его история закончилась?
– Да.
Брайди смотрит на огонь.
– Просто я была ошеломлена, когда увидела Уинтерову Русалку в той комнате. Никак не ожидала.
– Да уж, шокирующая находка, – едва заметно улыбается Руби.
– А, собственно, почему ее там не должно было быть, если учесть, что сэр Эдмунд коллекционер? Разве Агнес не упоминала про его экспонаты?
– Упоминала.
– А Прадо сказал, что после смерти миссис Имс и споров по поводу поместья коллекция доктора могла осесть где угодно.
– Вот-вот. У тебя нет причины для беспокойства. Что было, то прошло, травой поросло. Прошлое не властно над настоящим. – Руби откидывается на спинку кресла и кивает, явно довольный собственной мудростью: хоть он и покойник, а зрит прямо в корень.
Брайди, не отвечая, снова набивает трубку и закуривает.
14
Неплохое местечко, чтобы спрятаться. Где это? В Хокэм-Визаут, на краю деревни. В самый раз, если что-то пойдет не так.
До Дувра рукой подать, утверждает доктор.
Кучер погребен в саду за домом.
Дюжий, лютый, дитя Лондона. Миссис Бибби знала его еще малышом. Поэтому, когда он заплакал, она заплакала вместе с ним, приставив ему под ребра дуло «бетти».
Во время одной из коротких остановок в пути кучер изъявил желание придушить ее юную подопечную, но тогда миссис Бибби его отговорила.
По прибытии на место он без всяких яких перенес сундук в дом (миссис Бибби держала оружие наготове – на тот случай, если возникнет спор).
Но потом встал на дыбы, охваченный жгучей потребностью перерезать горло девочке и башмаком раздавить ее курчавую головку. А та, недолго думая, вонзила в него свои зубки, и все было кончено.
Взрослый мужик, он стоял, держа под мышкой укушенную руку, и плакал, как мальчишка, которого ужалила пчела.
– Закрой глаза, сынок, – велела ему миссис Бибби, наводя на него револьвер. – Этим ты мне очень поможешь.
* * *
Девочка наблюдает за ней из плетеного сундука. Миссис Бибби видно ее лицо в дыре, которую та постепенно прогрызла до относительно большого размера. Глаза девочки следуют за доктором, расхаживающим по комнате взад-вперед. У него длинные ноги, и он в три шага доходит до одной стены, в три шага – до противоположной. Но взгляд девочки поспевает за ним. По-видимому, ее завораживает движение.
– Я – конченый человек, – стонет доктор. Он только что вошел и еще не успел снять пальто и шляпу. – В Париже покупателя нет. Из Дувра суда не отходят. Он узнал и всех отвадил.
– Наверняка вы этого не знаете, сэр.
– Что еще могло побудить парижан отказаться от сделки, на которой они прежде так рьяно настаивали? – Он судорожно вздыхает. – Посредник уведомил меня, что ни один французский цирк, ни один коллекционер из Франции больше не станет связываться со мной и моим товаром.
