* * *
В лицо Брайди ударил жуткий смрад людских несчастий. Она старается дышать неглубоко, через рот. По коридору надзиратели ведут колонну заключенных, скованных, словно свора свирепых псов. Внешне это не люди, а оболочки с затравленными глазами. В тюремных робах, они производят гнетущее впечатление. При виде мистера Скаддера узники с укором смотрят на тюремщика и, волоча ноги, тащатся дальше.
Мистер Скаддер идет впереди, замедляя шаг лишь для того, чтобы постучать своей дубинкой по решеткам или крикнуть что-нибудь «ободряющее».
– Простыня тебя не выдержит, Клементс! – орет он. – Я, пожалуй, подыщу для тебя крепкую веревку.
– Да ты отличный художник, Минтон. Давай отведу тебя в «комнату отдыха»? Разрисуешь ее для нас, любовь моя.
В следующую минуту мистер Скаддер останавливается и оборачивается к Брайди.
– Сюда, голубушка, будьте любезны.
Он отодвигает запор с зарешеченного окошка – размером с глазок, не больше – в верхней части двери.
– Радуйтесь, сэр Эдмунд, пэр Англии, к вам посетитель. Только сорочку не забудьте надеть, сэр, чтоб не сверкать своими причиндалами.
Мистер Скаддер показывает на стул в коридоре.
– Мне с вами войти или здесь подождать?
– Думаю, я справлюсь, – холодно отвечает Брайди.
Мистер Скаддер кивает.
– Лицо у вас как у заправского драчуна. Вы уж его не обижайте.
* * *
На сэре Эдмунде Ательстане Берике – лишь ночная сорочка. На подбородке темнеет многодневная щетина, передние зубы он где-то потерял, под одним глазом – синяк.
Такой же побитый, как и сама Брайди.
Он быстро встает и перелезает за койку, затем закрывает руками лицо и съеживается. Если прежде он был сломлен, то теперь и вовсе утратил всякое человеческое достоинство.
– Сэр Эдмунд, это миссис Дивайн.
Он смотрит на нее сквозь пальцы и начинает плакать.
* * *
Хоромы сэра Эдмунда в ньюгейтском «отеле» по размеру не больше, чем уборная в Марис-Хаусе. В камере стандартный набор «удобств»: ведро, окно и койка с матрасом. Ему как баронету также выделили одеяло, стул и столик. Остальные повседневные предметы первой необходимости полностью отсутствуют. Нет ни простыней, ни чернильниц, ни сигар, ни писчей бумаги. Нет графинов со светлым портвейном, пряных отбивных, фруктовых желе и чистых полотняных сорочек.
– Я не убивал, – лопочет баронет с непривычной шепелявостью в голосе, появившейся из-за выбитых зубов.
Брайди могла бы научить его, как не шлепать губами.
– Сэр Эдмунд, у нас мало времени. Если кто-то пытается свалить на вас это убийство, вы должны назвать своих врагов. – Она пристально смотрит на него. – Вы имели дела с Гидеоном Имсом?
Сэр Эдмунд качает головой.
– А с человеком по имени Кемп?
Сэр Эдмунд снова мотает головой.
– Значит, вы только вдвоем с доктором отправились на побережье залива Бантри, нашли там девочку и забрали ее у матери?
Сэр Эдмунд тупо смотрит на нее.
– У Эллен Келли, помните? У молодой женщины, что была найдена задушенной на кладбище у часовни близ Марис-Хауса?
Сэр Эдмунд принимается лупить себя по голове.
– Нет, нет, нет!
Брайди подступает к нему, хватает его за запястье. От него невыносимо разит мочой; перед его ночной сорочки насквозь мокрый.
Он снова начинает плакать, но бить себя перестает.
– Вы должны ходить в ведро, сэр Эдмунд, – мягко говорит ему Брайди. – Оно вон там, в углу.
Он немного успокаивается и кивает.
Она отпускает его руку.
– Потом доктор Харбин похитил у вас Кристабель, вероятно, с помощью миссис Бибби. А вы слишком поздно поняли, что ваш верный помощник, даже друг, предал вас, так?
Сэр Эдмунд поднимает на нее воспаленные глаза. В уголках его рта собираются пузырьки.
– Так все было, сэр Эдмунд?
Тот опускает веки.
– Но вы его не убивали, да?
Никакой реакции.
– И Эллен Келли вы тоже не убивали, верно?
Сэр Эдмунд прячет лицо в ладонях и сотрясается от рыданий.
* * *
Брайди закрывает за собой дверь камеры. Сэр Эдмунд забился под кровать и выползать из-под нее отказался. Лежит там, сосет большой палец, выставив напоказ все свои «причиндалы». Теперь уже ни слова из него не вытянешь.
Тюремщика нигде не видно. Брайди идет назад по галерее.
– Мисс! – Из окошка в верхней части одной из дверей высовывается заскорузлый палец. – Мисс, из Марис-Хауса!
Брайди подходит ближе к двери. В окошке появляется глаз.
– Вы дали мне милостыню, – напоминает ей голос из камеры.
– Было дело. Так вы и есть тот самый глашатай, о котором говорил мистер Скаддер? Сенсационный рассказ о событиях в Марис-Хаусе с участием доктора, баронета и дочери шлюхи?
Из-за двери доносится довольный смешок.
– Что вы натворили, за что угодили сюда? – спрашивает Брайди. – Вряд ли за бродяжничество?
– Одного типа укокошил за башмаки. – Глаз в окошке наблюдает за ее реакцией.
– Я же дала вам денег на башмаки, – стонет Брайди.
– Его мне понравились больше, но он отказался их продать. Послушайте, я хочу вам кое-что рассказать. – И рот, сменивший в окошке глаз, прошептал: – О том, как все было.
Из-за угла, замечает Брайди, появляется, размахивая связкой ключей, тюремщик.
– Давайте быстро. Скаддер идет.
Глаз возвращается.
– Сначала я подумал, что это мне приснилось, кошмарный сон – в тот вечер мне сильно нездоровилось. Пытался убедить себя, но, оказалось, зря! Потом до меня дошел слух, что на погосте у часовни близ Марис-Хауса нашли труп. Тело светловолосой молодой женщины.
– Это я ее обнаружила, сэр, – говорит Брайди.
– А я видел, как угасал свет в ее глазах! – сообщает ей дрожащий голос.
– Вы хотите сказать, что видели, как ее убили?
– Эх, такая красавица: благородная, кожа белая, как творог, в сиянии луны! Она бродила средь могил, прикосновением своих ног к сырой земле согревая тех, кто покоится в ней с миром.
Скаддер идет по коридору, своей дубинкой свирепо колотя в двери каждой камеры.
В окошке снова возникает рот.
– И вдруг откуда ни возьмись – дьявол, нечистый в женском обличье, ведьма, само воплощение смерти. Она набросилась на красавицу! – Губы затряслись. – Девушка сопротивлялась: кричала, отбивалась руками – все тщетно.
