Доркас попыхивает сигарой.
– Но теперь у Гидеона есть собственные деньги и влиятельные друзья. Старого хозяина больше нет, Бриджет. – Она выпускает изо рта дым и наблюдает, как его клубы рассеиваются. – А у нового ты, возможно, не будешь пользоваться особой любовью.
– Ты сказала ему о том, какую роль я сыграла в его изгнании?
– За кого ты меня принимаешь? – Доркас натянуто улыбается, словно оскорблена вопросом Брайди. – Я просто согласилась с его предположениями, а он считал, что это была твоя месть.
– Он виновен. Я нашла улики. Это он напал на Элайзу и бросил в поле, думая, что она умерла.
Улыбка сходит с губ Доркас, а без улыбки ее лицо теряет всякое выражение.
– Ты в том уверена, Бриджет?
– Все знали, что это сделал он.
– На Гидеоне, конечно, много грехов лежит, но этого преступления он не совершал.
Брайди ошеломленно смотрит на нее.
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу исповедаться. Прости меня, Брайди Дивайн, ибо я согрешила.
– Так это ты напала на Элайзу? – Брайди придвигается ближе к Доркас. – Но улики… кольцо, сапоги…
– Ты задалась целью найти доказательства, так я тебе их подбросила.
– То есть если Гидеону известна моя роль… – Брайди на мгновение умолкает, начиная понимать, что к чему. – Значит, он, вероятно, думает, что я сфабриковала доказательства против него.
– Точно.
– Кого же он считает виновным в нападении на Элайзу?
– Не меня.
Брайди немного поразмыслила.
– Ты обеспечила ему алиби.
– Сам он не мог доказать, что его там не было. – Доркас складывает на груди руки. – А Гидеон был мне благодарен. Поэтому я все еще жива, сижу здесь, задрав ногу, потягиваю настойку опия и курю гаванскую сигару.
– Зачем ты это сделала: изувечила Элайзу, подставила его?
– Она была выскочка, он – мерзавец, – пожимает плечами Доркас.
– Она была моей подругой.
Доркас рассматривает свою сигару.
– Некогда у меня тоже была подруга. Она жила за Крэнбурном, одна. Работала в трактире «Лилия». – Доркас сует сигару в рот. – Колесо судьбы.
– Делла Уэбб, – тихо произносит Брайди.
Доркас вздрагивает. Меняет положение больной ноги.
– Говорят, когда тонешь, вся жизнь проносится перед глазами. Интересно, что лучше: на виселице помереть или отдаться на волю Гидеонова чудища? Судя по твоему лицу, ты, я смотрю, тоже имеешь способности к выживанию.
– Ко мне в дом вломились.
Улыбаясь, Доркас стучит себя по губам.
– И ты, поди, не только с зубами рассталась, да?
– Тебе и это известно. Это ты его послала…
– На такое плевое дело? Да я бы сама пришла. – Она веселеет. – А вот Харбин в шляпной коробке – это моя работа.
Руби возвращается через стену.
– Роуза еще нет, но лакей и старший конюх обыскивают дом. Что-то заподозрили.
Брайди кивает и поворачивается к Доркас.
– Тебя разыскивает инспектор Роуз. Сейчас он едет сюда.
– Пусть забирает мои кости, – протяжно вздыхает Доркас.
– Брайди…
– Что ж, ладно. – Брайди делает шаг к двери.
– Мерроу в детской, – останавливает ее глухой усталый голос Доркас. – Кемп особенно коварен, но вообще-то оба брата не любят играть честно. И быстро они тебе умереть не дадут. Они ведь оба разбираются в строении человеческого тела. Так что сама делай выводы.
Брайди достает из кармана пакетик с «Бронхиальной бальзамовой смесью» Прадо и, шагнув к Доркас, кладет курево на ломберный стол.
– Курительная трубка у тебя есть?
Доркас качает головой.
Брайди вытаскивает свою трубку и оставляет ее на столике рядом с табаком.
– Что это? – удивляется Доркас.
Брайди смотрит на Руби. Тот уже наполовину исчез в коридоре, ждет ее, нетерпеливо улыбаясь.
– Болеутоляющее, – бросает Брайди, направляясь к выходу.
– Под прилавком! – кричит ей вдогонку Доркас. – В старой лавке судовых товаров, в Дептфорде. Найди деньгам Лафкина достойное применение: пусти их на сирот, на благотворительность, на чертовых мерроу…
Но Брайди уже ушла.
41
Для прислуги Олбери-Холла настал час испытаний. Кора Баттер сажала под замок всякого, кто встречался ей на пути: кухарка, горничные и хнычущий камердинер были помещены в подвал, где уже находился дворецкий. Тот откупорил несколько бутылок вина, чтобы запить шок, который они все пережили, когда вооруженная кочергой служанка семи футов ростом загоняла их в не имеющую окон подземную темницу.
Брайди, ни о чем таком не ведая, поражается, что в столь огромном доме она не видит слуг. Через обитую зеленым сукном дверь
[72] она ступает в господскую часть дома и идет по коридору. Никого и ничего. Перед ней – гостиная. Отослав Руби на поиски Кристабель, она вынуждена полагаться на собственные органы чувств, а она простая смертная. Она напрягает слух. Из-за двери не доносится ни звука. Брайди входит в гостиную.
Комната точно такая же, какой она ее помнит.
Вон там вершила суд вышивальной иглой Мария Имс. А вот камин, у которого стояла Элайза, смеясь над фигуркой купидона. Чертенок среди ангелочков, он был точной копией Эдгара. Брайди придвигается ближе к камину. Да нет, все ангелочки с одинаковыми лицами. Возможно, память ее подводит. Да и обои – вроде бы желтые, как и раньше, но теперь чуть светлее, чем она помнит.
Брайди минует столовую, библиотеку. По приближении к кабинету она все острее ощущает, как ноги у нее тяжелеют, живот сводит и ее охватывает чувство неизбежности развязки.
* * *
Кабинет доктора Джона Имса почти не изменился. Вон диванчик у окна, где сидела Брайди, а там книжные шкафы Джона Имса. Брайди кажется, что он все еще здесь, уже никому не нужный, шаркает в углу или расхаживает в ореоле пылинок с навечно застывшим вопросом на губах.
В комнату, с листком бумаги в руке, входит Гидеон. Он закрывает за собой дверь в лабораторию, садится за отцовский письменный стол, берет ручку и начинает что-то записывать.
Брайди могла бы убежать, вытащить пистолет и пристрелить его или позвать на помощь Кору. Но она застыла на месте. Что ее удивляет. Она ждет, затаив дыхание. На одно безумное мгновение ей представляется, что он ее не заметил.
