Мэгги открыла было рот, но передумала, сжала губы и, покачав головой, произнесла:
– Я встану так, чтобы ты меня видел.
Шэй сглотнул и тихо сказал:
– Хорошо.
– Не могу сейчас остаться. Хочу убедиться в том, что начальник тюрьмы поговорил с больницей, и чтобы все прошло как предполагается.
Шэй кивнул:
– Мэгги, пообещаешь мне кое-что?
– Конечно, Шэй.
Он уперся лбом в металлическую дверь:
– Не забывай меня.
– Ни за что! – откликнулась Мэгги, прижавшись губами к двери, словно посылая Шэю прощальный поцелуй.
Мы оказались одни; оставалось полчаса.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.
– Гм… – промычал Шэй. – Лучше не бывает.
– Да уж, глупый вопрос. Хочешь поговорить? Помолиться? Побыть одному?
– Нет, – быстро произнес Шэй. – Не это.
– Могу я что-то еще для тебя сделать?
– Угу, – ответил он. – Расскажите снова о ней.
Я помедлил.
– Она на игровой площадке, – начал я, – качается на качелях. Когда она поднимается вверх, думая, что заденет кроссовками облако, то соскакивает с качелей, боясь, что сейчас улетит.
– У нее длинные волосы, которые развеваются, как флаг, – добавил Шэй.
– Сказочные волосы. Такие светлые, что кажутся серебристыми.
– Сказочные, – повторил Шэй. – Счастливый конец.
– Для нее – да, Шэй. Ты даришь ей целую новую жизнь.
– Я вновь спасаю ее. Я дважды спасаю ее. Сейчас – с помощью своего сердца, и однажды еще до ее рождения. – Шэй посмотрел мне прямо в глаза и пояснил: – Он мог погубить не только Элизабет. Когда выстрелил пистолет, она оказалась на пути… но другая… Мне пришлось это сделать.
Я глянул через плечо на охранника, он стоял в дальнем углу, переговариваясь по рации.
Хрипло, невнятно я произнес:
– Значит, ты все-таки совершил тяжкое убийство.
Шэй пожал плечами:
– Некоторые люди заслуживают смерти.
Лишившись дара речи, я стоял, пока к нам подходил офицер.
– Отец, простите, но вам пора, – сказал он.
В этот момент шатер наполнился звуками волынки и нарастающим гулом поющих голосов. Запели люди, несущие свою вахту за стенами тюрьмы.
Великая благодать, как сладок этот звук…
Что спас грешника, подобного мне.
Однажды запутавшись, я обрел себя.
Ослеп, но потом прозрел.
Я не знал, повинен Шэй в убийстве или он невиновен и был оговорен. Я не знал, мессия он или медиум, принимающий сообщения о текстах, которые никогда не читал. Я не знал, творим мы историю или только вновь переживаем ее. Но я знал, что надо делать: я жестом попросил Шэя выйти вперед, закрыл глаза и осенил его лоб крестным знамением.
– Всемогущий Боже, – забормотал я, – взгляни на Твоего слугу, пребывающего в немощи, и утешь его обещанием вечной жизни, обретенной при воскрешении Твоего Сына Иисуса Христа, нашего Господа. Аминь.
Открыв глаза, я увидел, что Шэй улыбается.
– Увидимся, отец, – сказал он.
Мэгги
Едва выйдя из камеры Шэя, я, пошатываясь, выбралась из циркового шатра – знаете, вот что это было, цирк – и меня вырвало на траву во внутреннем дворе.
– Эй, – прозвучал голос, – вы в порядке?
Я почувствовала, как меня поддерживает чья-то рука, и вскоре разглядела в кружащемся свете начальника тюрьмы Койна, смущенно взирающего на меня.
– Пойдемте со мной, – сказал он. – Вам надо выпить воды.
Он повел меня по мрачным коридорам, гораздо более созвучным казни, подумала я, чем прекрасный весенний день за стенами тюрьмы, с сияющим голубым небом и пышными облаками. В пустующем кафетерии для сотрудников Койн пододвинул мне стул и направился к кулеру за водой. Я выпила целый стакан, но во рту все равно чувствовалась горечь.
– Извините, – сказала я. – Не думала, что меня вытошнит на вашем прогулочном плацу.
Он сел на стул рядом со мной:
– Понимаете, миз Блум, вы мало что обо мне знаете.
– И не хочу знать больше, – вставая, сказала я.
– Например, – продолжал Койн, – я не очень-то одобряю смертную казнь.
Уставившись на него, я закрыла рот и вновь опустилась на стул.
– Когда-то одобрял, не поймите меня превратно. И я организую казнь, если понадобится, поскольку это часть моей работы. Но это не значит, что я готов мириться с этим, – добавил он. – По правде сказать, я видел многих заключенных, которым пребывание в тюрьме даже помогло. Но видел и таких, которым желаешь смерти. Встречаются люди, в которых не найти ничего хорошего. Но кто я такой, чтобы решать, казнить кого-то за убийство ребенка… а не за убийство наркомана во время неудачной сделки… или даже следует ли нам казнить самого заключенного? У меня не хватит ума решить, чья жизнь ценится больше, а чья меньше. Не знаю, может ли вообще кто-то это решать.
– Если вы понимаете, что это несправедливо, и продолжаете это делать, то как же вы спите по ночам?
Начальник тюрьмы печально улыбнулся:
– Я не сплю, миз Блум. Разница между вами и мной в том, что вы считаете меня способным спать. – Он поднялся и спросил: – Полагаю, вы знаете, куда вам сейчас идти?
Я должна была вместе с отцом Майклом ожидать в бюро информации для общественности, чтобы нас привели в шатер отдельно от свидетелей со стороны штата и жертвы. Но почему-то я знала, что Койн имел в виду другое.
И что еще более удивительно: по-моему, он знал, что я знаю.
Внутренняя часть циркового шатра была раскрашена под голубое небо. Над черной железной конструкцией виселицы парили искусственные облачка. Я подумала, что Шэй может смотреть на это и считать, что он на воздухе.
Сам шатер разделялся шеренгой надзирателей на две группы свидетелей той и другой стороны. Нас предупредили письмами из Департамента исправительных учреждений по поводу правил поведения: произнесение любого имени или ненадлежащее действие повлечет за собой выдворение из шатра. Рядом со мной отец Майкл молился по четкам. С другой стороны от меня сидел мой босс Руфус Уркхарт.
Я была поражена, увидев спокойно сидящую напротив меня Джун Нилон.
Почему-то я предполагала, что она будет с Клэр, особенно при условии, что Клэр должна готовиться к трансплантации сердца. Когда она позвонила мне, сказав, что согласна принять сердце Шэя, я не стала задавать никаких вопросов – боялась сглазить. Теперь я хотела бы подойти к ней и спросить про Клэр – все ли идет по плану, но не хотела лишний раз волновать ее и к тому же боялась услышать ответ.
