На экране появилось видео, снятое на ступенях здания суда, где мелькало мое лицо, в которое репортеры совали целую гроздь микрофонов.
Черт побери, я действительно выглядела толстой в этом костюме!
– В ошеломляющей победе, одержанной в борьбе за гражданские свободы личности… – начала я свою речь с экрана, но потом вдруг мое лицо закрыл ярко-синий баннер с надписью: «ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ».
Включилась прямая трансляция от здания тюрьмы штата, где разместился стихийно возникший палаточный городок и стояли люди с плакатами и… что это там – вереница инвалидных колясок?
Порыв ветра неистово разметал волосы журналистки.
– Меня зовут Джанис Ли, и я веду прямой репортаж из мужской тюрьмы штата Нью-Гэмпшир, расположенной в Конкорде. Это местопребывание человека, которого заключенные называют здесь мессией-смертником.
Я взяла Оливера и села по-турецки перед телевизором. За спиной журналистки были десятки людей, и я не знала, выставляют ли они пикеты или протестуют. Некоторые высовывались из толпы: мужчина с двойным рекламным щитом с надписью: «ИОАНН 3: 16», мать, прижимающая к себе болезненного с виду ребенка, группка монахинь, молящихся с четками.
– Это продолжение нашего первого репортажа, – сказала журналистка, – в котором мы осветили необъяснимые события, произошедшие с того момента, как заключенный Шэй Борн, единственный смертник в Нью-Гэмпшире, выразил желание пожертвовать свои органы после казни. В наше время может найтись научное доказательство того, что эти события не являются чудесами… и что-то еще.
На экране появилось лицо офицера в форме тюремного надзирателя. Рик Уитакер – следовало из надписи внизу экрана.
– Первый случай произошел с водопроводной водой, – сказал он. – Однажды вечером, во время моего дежурства, заключенные опьянели, и действительно, мы обнаружили в трубах остатки алкоголя, хотя тестирование источника воды ничего не выявило. Некоторые упоминали о птице, которую оживили, хотя я сам не был тому свидетелем. Но должен сказать, самые удивительные изменения произошли с заключенным Дефреном.
Снова заговорила журналистка:
– Согласно источникам информации, заключенный Люций Дефрен, ВИЧ-пациент на последней стадии заболевания, чудесным образом исцелился. Сегодня в вечернем репортаже мы поговорим с врачами Медицинского центра Дартмут-Хичкок о возможности научного объяснения феномена… Но для вновь обращенных поборников этого мессии-смертника, – заявила журналистка, указывая на лагерь позади себя, – возможно все. Это был репортаж Джанис Ли из Конкорда.
В толпе людей за ее спиной я заметила знакомое лицо – Диди, массажистку из спа-салона, делавшую мне обертывание. Я вспомнила, что пообещала ей посмотреть дело Шэя Борна.
Достав телефон, я набрала номер своего босса в офисе:
– Вы видели новости?
У Руфуса Уркхарта, главы Союза защиты гражданских свобод в Нью-Гэмпшире, на рабочем столе стояли два телевизора, показывающие разные каналы, чтобы он ничего не пропустил.
– Да, – сказал он. – Я полагал, покажут вас.
– Меня прервали ради мессии-смертника.
– С Божественным не поспоришь, – пошутил Руфус.
– Это точно, и я хочу выступить от его лица.
– Проснитесь, солнышко, вы и так это делаете. По крайней мере, должны были составлять экспертные заключения, – сказал Руфус.
– Нет, я имею в виду, что хочу взять его в качестве клиента. Дайте мне неделю, – попросила я.
– Послушайте, Мэгги, этот парень уже прошел через суд штата, первый круг федерального суда и Верховный суд. Если я правильно помню, в прошлом году все закончилось: Верховный суд отклонил его прошение. Борн исчерпал свои апелляции. Не представляю, как можно приоткрыть эту дверь.
– Если он считает себя мессией, – сказала я, – значит снабдил нас рычагом.
Федеральный закон о защите свободы вероисповедания узников, принятый в 2000 году, фактически вступил в силу пять лет спустя, когда Верховный суд одобрил решение по одному делу, в котором группа заключенных из Огайо, сатанистов, возбудила дело в суде штата о неудовлетворении их религиозных нужд. Коль скоро тюрьма гарантирует право исповедовать религию, не принуждая тех, кто не желает ее исповедовать, этот закон является конституционным.
– Сатанисты? – переспросила мама, положив нож и вилку. – Так этот парень из них?
Я была в доме родителей на обеде, как обычно, вечером в пятницу, после чего они шли на службу Шаббат. Моя мать обычно говорила о приглашении еще в понедельник, и я отвечала ей, что надо подождать и посмотреть, не случится ли чего – типа свидания или Армагеддона, которые могли произойти в моей жизни с одинаковой вероятностью. Но разумеется, в пятницу я оказывалась за обеденным столом, передавая соседу жареный картофель и слушая, как отец совершает кидуш, освящая вино.
– Понятия не имею, – ответила я на вопрос матери. – Я его никогда не видела.
– Значит, у сатанистов есть мессии? – спросил отец.
– Вы оба упускаете суть. Существует закон, устанавливающий право заключенных исповедовать свою религию, если только это не мешает функционированию тюрьмы. И потом… – я пожала плечами, – а если он действительно мессия? Разве мы не несем морального обязательства спасти его жизнь, раз он пришел, чтобы спасти мир?
Отец отрезал себе кусок грудинки.
– Он не мессия.
– И ты уверен в этом, потому что…
– Он не воитель. Он не поддерживал суверенное Государство Израиль. Он не возвещал миру о мире. Ну, допустим, он вернул кого-то к жизни, но будь он мессией, то воскресил бы всех. И в таком случае здесь сейчас сидели бы твои бабушки и дедушки, прося добавку подливки.
– Есть разница между иудейским мессией, папа, и… ну, другим.
– И это наводит тебя на мысль, что их может быть больше одного? – спросил он.
– Почему ты думаешь, что не может? – парировала я.
Мама отложила салфетку.
– Пойду приму тайленол, – вставая из-за стола, сказала она.
Отец улыбнулся мне:
– Из тебя, Мэг, получился бы замечательный раввин.
– Угу, если бы только не этот досадный пунктик с религией, которая всегда мешает.
Разумеется, меня воспитывали в еврейском духе. Я, бывало, просиживала ночные пятничные службы, слушая возносящийся вверх сочный голос кантора; я смотрела, как отец благоговейно несет Тору, и это напоминало мне, как он выглядел на фотографиях, где держит меня, совсем маленькую, на руках. Но по временам мне становилось так скучно, что я с трудом вспоминала, кто кого породил в Книге Чисел. Чем больше я узнавала об иудейских законах, тем больше, как девушка, ощущала себя или нечистой, или ограниченной, или ущербной. У меня была своя бат-мицва, как хотели родители, но в тот день, когда я читала Тору и праздновала свое взросление, я объявила родителям, что никогда больше не пойду в синагогу.
