Я предполагал, что для этого есть какое-то специальное помещение. Или часовня.
– Мы останемся с ним наедине? В камере?
– Нет, черт возьми! – ответил Койн. – Вы будете стоять на галерее и разговаривать с ним через дверь.
Переведя дух, я набросил бронежилет поверх моего одеяния и приладил очки на лицо. Сотворив краткую молитву, кивнул.
– Открывай! – велел Койн молодому офицеру.
– Да, сэр, – ответил парень, явно волнуясь в присутствии начальника.
Он взглянул на панель управления перед собой, пестрящую мириадами лампочек и клавишей, и нажал на кнопку слева от себя, но в последний момент понял, что выбрал не ту. Моментально открылись двери всех восьми камер.
– О господи! – вытаращив глаза, охнул парень, а начальник тюрьмы оттолкнул меня в сторону, принявшись нажимать рычаги и клавиши на панели управления.
– Уберите его отсюда! – рявкнул Койн, мотнув головой в мою сторону.
В динамиках зазвучал его голос: «На первом ярусе освободились несколько человек. Требуется немедленная помощь офицерского состава».
Я стоял прикованный к месту, пока из камер, как яд, просачивались заключенные. А потом… ну, начался настоящий ад.
Люций
Когда все двери открылись одновременно, словно от первого прикосновения смычка все струны настраиваемого оркестра волшебным образом издали правильную ноту, я, в отличие от остальных, не выбежал из камеры, а на миг остановился, парализованный свободой.
Я быстро засунул свою картину под матрас и спрятал чернила в кипу грязного белья. В динамиках звучал голос начальника тюрьмы Койна, вызывающего по рации подкрепление. За все мое пребывание в тюрьме такое случилось только однажды, когда облажался новый офицер и одновременно открылись две камеры. Случайно освобожденный заключенный бросился в камеру соседа и разбил его череп о раковину – месть банды, много лет ожидавшая своего часа.
Первым вырвался Крэш. Он промчался мимо моей камеры, сжимая в кулаке самодельный нож, прямиком к Джои Кунцу – растлителю малолетних, «любимому коньку» всех и каждого. За ним по пятам, как псы, которыми они и являлись, следовали Поджи и Тексас.
– Хватайте его, парни! – выкрикнул Крэш. – Оттяпаем сразу эту штуку.
Джои, зажатый в угол, в ужасе закричал:
– Ради бога, помогите кто-нибудь!
Послышались звуки ударов кулака по телу, Кэллоуэй в сердцах чертыхался. К этому моменту он тоже был в камере Джои.
– Люций?
Я услышал приглушенный голос, словно идущий из-под воды, и вспомнил, что Джои не единственный, кто причинил вред ребенку. Если Джои был первой жертвой Крэша, Шэй вполне может стать второй.
За стенами тюрьмы были люди, которые молились за Шэя. По телевизору выступали знатоки религии, предрекавшие ад и проклятие тем, кто поклоняется ложному мессии. Я не знал, кто такой Шэй, но я на сто процентов был обязан ему своим здоровьем. В нем было нечто такое, что никак не увязывалось с окружающим, заставляя тебя остановиться и взглянуть еще раз, словно наткнулся на орхидею, растущую в гетто.
– Оставайся на месте! – крикнул я. – Шэй, ты меня слышишь?
Но он не ответил. Я, дрожа, стоял на пороге своей камеры и вглядывался в ту невидимую черту между «здесь» и «сейчас», «нет» и «да», «если» и «когда». Глубоко вздохнув, я шагнул наружу.
Шэя на месте не оказалось, он медленно шел в сторону камеры Джои. Через дверь, ведущую на наш ярус, я разглядел, как офицеры надевают бронежилеты и защитные маски, берут щиты. Там был кто-то еще – священник, которого я прежде не видел.
Я потянулся к руке Шэя, чтобы остановить его, и, ощутив слабое тепло, едва не упал на колени. Здесь, в тюрьме, мы не прикасались друг к другу и к нам никто не прикасался. Но Шэя я долго не отпускал бы, держась за безобидный сгиб его локтя.
Однако он обернулся, и я вспомнил первое неписаное правило для заключенных: нельзя нарушать личное пространство другого. Я отпустил его руку.
– Все нормально, – тихо произнес Шэй, сделав следующий шаг к камере Джои.
Тот, рыдая, лежал распластанный на полу со спущенными штанами. Голова была повернута набок, из разбитого носа текла кровь. Поджи держал его за одну руку, Тексас за другую, Кэллоуэй прижимал к полу его ноги. Отсюда им не было видно надзирателей, вызванных для усмирения заключенных.
– Слышал об организации «Спасем детей»? – спросил Крэш, размахивая самодельным лезвием. – Я пришел принести жертвоприношение.
И в этот момент Шэй чихнул.
– Бог тебя храни! – автоматически произнес Крэш.
– Спасибо. – Шэй вытер нос рукавом.
От этого вмешательства Крэш немного поостыл. Он наконец заметил вооруженных людей по ту сторону двери, выкрикивающих команды, которые мы не могли слышать. Качнувшись на пятках, Крэш внимательно оглядел Джои, дрожащего на цементном полу, и сказал:
– Отпустите его.
– Отпустить?.. – переспросил Кэллоуэй.
– Ты слышал меня. Все. Идите к себе.
Поджи и Тексас послушались. Они всегда делали то, что велел им Крэш. Кэллоуэй помедлил.
– Мы тут не закончили одно дельце, – припугнул он Джои, но все же ушел.
– Какого дьявола ты ждешь?! – крикнул мне Крэш, и я поторопился в свою камеру, совершенно забывая о благополучии других в угоду собственному.
Не знаю, что именно повлияло на изменение плана Крэша – опасение, что офицеры ворвутся на ярус и накажут его, своевременный чих Шэя или молитва – «Бог тебя храни» – на устах такого грешника, как он сам. Но к тому моменту, когда минуту спустя появился отряд спецподразделения, все семеро сидели в своих камерах, как ангелочки, которым нечего скрывать, несмотря на то что двери были по-прежнему широко распахнуты.
На прогулочном дворе можно увидеть цветок. Ну, не совсем увидеть – мне приходится зацепиться пальцами за выступ единственного окна и по-паучьи вскарабкаться по цементной стене, и тогда я мельком вижу его, а потом срываюсь вниз. Это одуванчик, который считают сорняком, но его можно класть в салат или суп. Корень можно перемолоть и использовать на замену кофе. Его сок помогает избавиться от бородавок или применяется как репеллент против насекомых. Я узнал все это из одного журнала, в который заворачиваю свои сокровища: самодельный нож, ватные палочки, крошечные бутылочки из-под «Визина», где я храню самодельные чернила. Я читаю статью об одуванчиках всякий раз, как проверяю свои запасы, то есть ежедневно. Тайник я прячу за неплотно прилегающим блоком из шлакобетона, под койкой, замазывая щель зубной пастой, чтобы надзиратели во время обыска ничего не заподозрили.
Я никогда не задумывался об этом в прежней жизни, но теперь жалею, что мало знаю о садоводстве. Жалею, что совсем не интересовался выращиванием растений. Черт, может, сейчас сумел бы вырастить арбуз из рассады. Может, у меня отовсюду свисали бы виноградные лозы. В нашем доме этим занимался Адам. Иногда я заставал его на рассвете в саду, где он копался в земле среди наших лилейников и седумов.
