Я начал проталкиваться через толпу, удаляясь от ворот тюрьмы и обдумывая план дальнейших действий. Мэгги Блум не единственная, кто может провести исследования.
Мэгги
По идее, было бы гораздо проще позвонить какому-нибудь профессиональному медику, чтобы он объяснил мне все тонкости донорства органов. Но занятый врач сможет перезвонить не сразу, а, скажем, через неделю. Мой путь из тюрьмы лежал мимо больницы Конкорда, и только потому, что меня продолжал снедать праведный юридический пыл, я решилась заглянуть в отделение скорой помощи. Чем раньше я поговорю со специалистом, тем быстрее возьмусь за дело Шэя.
Однако медсестра из приемного покоя, внушительного вида седеющая женщина, сжала губы в тонкую линию, когда я попросила у нее разрешения поговорить с врачом.
– Какая у вас проблема? – спросила она.
– У меня есть несколько вопросов…
– Как и у любого пациента в приемной, но вам все же придется рассказать мне о своем заболевании.
– Гм… я не больна…
– Тогда где же пациент? – оглянулась она по сторонам.
– В тюрьме штата.
Медсестра покачала головой:
– Пациент должен присутствовать, чтобы зарегистрироваться.
Я с трудом верила в происходящее. Наверняка человека, потерявшего сознание в автокатастрофе, не оставляют лежать в приемном покое, пока он не очухается и не назовет номер своей медицинской страховки.
– Мы заняты, – сказала медсестра. – Когда приедет пациент, зарегистрируйтесь.
– Но я адвокат…
– В таком случае предъявите мне иск, – откликнулась медсестра.
Я вернулась в приемную и села рядом с парнем студенческих лет, рука которого была замотана окровавленной тряпкой.
– Со мной тоже такое было, – сказала я, – однажды, когда резала рогалик.
Он ухмыльнулся и прояснил ситуацию:
– Я разбил кулаком стеклянную дверь, потому что моя девушка трахалась с моим соседом по комнате.
Появилась медсестра.
– Уит Романо, – вызвала она, и парень поднялся.
– Поправляйся, – бросила я ему вслед.
Запустив пальцы в волосы, я задумалась. Если передать мою просьбу через администратора, нет никакой гарантии, что врач выполнит ее в текущем тысячелетии. Придется искать другой путь.
Через пять минут я вновь оказалась перед внушительной медсестрой.
– Пациент приехал? – спросила она.
– Ну да. Это я.
Она отложила ручку:
– Теперь вы больны. А раньше не были.
Я пожала плечами:
– Наверное, аппендицит…
– Знаете, – медсестра стянула губы в ниточку, – услуги скорой помощи обойдутся вам в сто пятьдесят долларов, даже если вызов ложный.
– Вы хотите сказать, страховка не…
– Нет.
Я подумала о Шэе, о скрежете, с каким закрываются стальные двери в тюрьме.
– У меня болит живот. Острые боли.
– С какой стороны?
– С левой?..
Услышав это, медсестра прищурилась.
– Ой, я имела в виду, с правой, – затараторила я.
– Посидите, – сказала она.
Я снова устроилась в приемной и до вызова в смотровую успела прочесть два номера журнала «Пипл», почти моих ровесников. Медсестра, более молодая, в розовом форменном костюме, измерила мне давление и температуру и начала заполнять мою карту, а я тем временем размышляла, обязательно ли связываться с уголовными делами, чтобы суметь сочинить собственную историю болезни.
Я лежала на смотровом столе, уставившись в потолок, когда вошел врач.
– Миз Блум? – спросил он.
Ладно, я должна это сказать. Он был потрясающий! Черные волосы и глаза цвета черники, которая растет в саду у родителей, – почти фиолетовые при определенном освещении и полупрозрачные в следующий момент. От его улыбки можно было рехнуться. На нем был белый халат и джинсовая рубашка с галстуком в принтах с куклами Барби. Вероятно, одна такая живая есть у него дома – возлюбленная с мерками девяносто-шестьдесят-девяносто, окончившая колледж по двум дисциплинам: юриспруденции и медицине или астрофизике и политологии.
Так все было кончено, не успев начаться, а я даже не сказала ему ни слова.
– Все-таки вы – миз Блум?
Как же я не заметила его британского акцента?
– Да, – ответила я, желая быть кем угодно, кроме миз Блум.
– Я доктор Галлахер, – сказал он, усаживаясь на табурет. – Рассказывайте, что с вами такое.
– Ну, – начала я, – по сути дела, у меня все хорошо.
– В истории болезни написано, что у вас боли в животе справа. Давайте посмотрим.
Поднявшись, он вставил трубочки от стетоскопа себе в уши и опустил его мне в вырез на груди. Не помню, когда последний раз парень засовывал мне руку под блузку.
– Дышите, – сказал он.
Ага, ладно.
– Правда, – добавила я, – я не больна.
– Не могли бы вы лечь на спину?
Этого было достаточно, чтобы я буквально рухнула с облаков на землю. Начав прощупывать мой живот, он не только поймет, что у меня нет аппендицита… Он, вероятно, сможет сказать, что на завтрак в «Данкин донатс» я съела комбо с двумя пончиками, тогда как всякому известно, что на переваривание – каждого – уходит три дня.
– У меня нет аппендицита! – выпалила я. – Просто я сказала медсестре о приступе, потому что хотела переговорить с врачом…
– Хорошо, – мягко произнес он. – Сейчас позову доктора Тавасаку. Уверен, она побеседует с вами обо всем, что вас интересует. – Он высунулся за дверь. – Сью? Набери психи…
Ха! Отлично, теперь он думает, что я больная на всю голову.
– Мне не нужен психиатр, – сказала я. – Я адвокат, и мне нужна медицинская консультация по поводу клиента.
Я замялась, ожидая, что он вызовет охрану, но вместо этого он сел и сложил руки на груди:
– Продолжайте.
– Вам известно что-нибудь о трансплантации сердца?
– Не много. Но могу сразу сказать, что, если вашему клиенту требуется пересадка, он должен зарегистрироваться в Службе обеспечения донорскими органами и встать в очередь, как любой другой.
– Ему не нужно сердце. Он сам хочет стать донором.
Я наблюдала, как меняется выражение его лица, когда он осознал, что мой клиент, вероятно, смертник. Просто в наши дни в Нью-Гэмпшире не много заключенных, жаждущих стать донорами органов.
– Его скоро казнят, – сказал доктор Галлахер.
