Отбеленную пуговку конфеты я закинул себе в рот. Теперь, когда стоматит прошел, я мог это делать. Посасывая ее, я вылил содержимое крышки (зеленое, как трава, по которой я много лет не ходил босиком; как цвет джунглей; как глаза Адама) во флакон из-под аспирина на хранение. Потом я смогу варьировать пигмент, добавив зубной пасты, разбавленной водой, для получения нужного оттенка.
Процесс кропотливый, но у меня было время.
Я уже собирался повторить попытку с желтой твердой карамелью – выход краски в четыре раза больше, чем со «Скитлс», – когда к двери моей камеры подошел священник Шэя в бронежилете. Конечно, я мельком видел его в день, когда он впервые приходил к Шэю, и лишь издалека. Сейчас, когда он стоял прямо перед дверью моей камеры, я понял, что он моложе, чем я предполагал, с прической, какие не носят священники, и мягкими, как серая фланель, глазами.
– Шэя сейчас стригут, – пояснил я, поскольку был день стрижки и Борна забрали минут десять назад.
– Да, Люций, знаю, – ответил священник, – поэтому рассчитываю поговорить с вами.
Вот что я вам скажу: меньше всего на свете мне хотелось болтать со священником. Я точно не напрашивался на этот разговор и по прежнему опыту знаю, что проповедники хотят лишь читать мне мораль на тему о том, как плохо быть геем и как меня любит Бог, но не любит мою мерзкую привычку влюбляться в других мужчин. То, что Шэй вернулся тогда в камеру с надеждой, что его новый адвокат – та девица – и этот священник собираются сдвинуть ради него горы, не означало, что я разделяю его энтузиазм. Вопреки факту, что Шэй сидел уже одиннадцать лет, он был самым наивным зэком из тех, что мне попадались. К примеру, вчера вечером он повздорил с надзирателями, поскольку был день стирки и они принесли чистые простыни, а Шэй отказался стелить их. Он заявил, что чувствует запах отбеливателя, и настоял на том, чтобы спать на полу.
– Спасибо, Люций, что встретились со мной, – сказал священник. – Рад слышать, что вы чувствуете себя лучше. – Я настороженно уставился на него, а он продолжил: – Давно вы знаете Шэя?
– Несколько недель, с того момента, как его поместили в соседнюю камеру.
– Тогда он говорил о пожертвовании органов?
– Поначалу нет, – ответил я. – Потом у него случился припадок и его отправили в лазарет. Вернувшись, он только и твердит о пожертвовании своего сердца.
– У него был припадок? – переспросил священник, и я понял, что это для него новость. – С тех пор у него были еще припадки?
– Почему бы вам не спросить об этом Шэя?
– Мне хотелось услышать ваше мнение.
– На самом деле вы хотите, – поправил я, – чтобы я сказал, действительно ли он творит чудеса.
– Пожалуй, так и есть, – медленно кивнул священник.
Некоторые сведения успели просочиться в прессу. Я полагал, что рано или поздно узнают и остальное. Я рассказал ему о том, что видел собственными глазами.
– А он не говорит, что он Бог? – слегка нахмурился отец Майкл, когда я закончил.
– Нет, это про Крэша, – пошутил я.
– Люций, – обратился ко мне священник, – а вы верите, что Шэй – Бог?
– Не спешите, отец, потому что я не верю в Бога. Я перестал верить примерно в то время, когда ваш уважаемый коллега сказал мне, что СПИД – наказание за грехи.
Честно говоря, я разделил для себя религию на светскую и духовную, предпочтя сосредоточиться на красоте картины Караваджо, не замечая Мадонны с Младенцем; или найти отличный рецепт ягнятины для обильного пасхального обеда, не думая о Страстях Господних. Религия дает надежду людям, понимающим, что конец не будет легким. Вот почему заключенные в тюрьмах начинают молиться, и вот почему начинают молиться пациенты, услышав диагноз неизлечимой болезни. Религия – это как одеяло, которое натягиваешь до подбородка, чтобы согреться, обещание того, что в конце не умрешь в одиночестве. Но та же религия может запросто оставить тебя дрожащим на холоде, если то, во что ты веришь, становится более важным самого факта веры.
Я пристально посмотрел на священника:
– В Бога я не верю. Но я верю в Шэя.
– Спасибо, Люций, что уделили мне время, – тихо произнес он и отошел от камеры.
Пусть он и духовное лицо, но ищет чудеса не в том месте. К примеру, день со жвачкой. Я посмотрел выпуск новостей – там говорили, что Шэй взял крошечную пластинку жвачки и размножил ее. Но спросите кого-то, кто там был – меня, Крэша или Тексаса, – и поймете, что не было никаких внезапно появившихся кусочков жвачки. Все это больше похоже вот на что: выуживая жвачку из-под двери камеры, каждый из нас, вместо того чтобы взять как можно больше, довольствовался малым.
Жвачка чудесным образом тиражировалась. Но мы – откровенно жадные – взвешивали потребности других семи чуваков, в тот момент посчитав их столь же важными, как свои собственные.
А это, скажу я вам, было даже бо`льшим чудом.
Майкл
У Его святейшества в Ватикане есть целый офис, занимающийся рассмотрением предполагаемых чудес и выносящий суждение на предмет их аутентичности. Они тщательно исследуют статуи и бюсты, соскабливают кондитерский жир «Криско» из уголков предположительно кровоточащих глаз, анализируют следы душистого масла на стенах, источающих аромат роз. Я не столь опытен, как эти священники, но послушайте: под стенами тюрьмы штата собралась толпа из пятисот человек, называющих Шэя Борна Спасителем. И я не собирался позволить этим людям так легко отмахнуться от Иисуса.
С этой целью я засел в лаборатории Дартмутского колледжа с аспирантом Ахмедом, который пытался растолковать мне результаты тестов образцов почвы, взятых поблизости от водопроводных труб, проложенных на первый ярус.
– Причина, почему в тюрьме не смогли дать убедительного объяснения этому, заключается в том, что они искали в трубах, а не снаружи, – сказал Ахмед. – Итак, тесты воды на некое вещество, похожее на алкоголь, оказались положительными, но лишь в некоторых трубах. Никогда не угадаешь, что растет вблизи этих труб, например рожь.
– Рожь? Зерновая культура?
– Угу, – ответил Ахмед. – Это является причиной попадания в воду спорыньи, грибковой болезни ржи. Не знаю точно, из-за чего она возникает, – я не биолог, – но это имеет связь с количеством выпавших дождей. А при первом обследовании в трубах были обнаружены микротрещины, через которые проникают эти грибки. Спорынья была первым химическим оружием. В седьмом веке до нашей эры ее использовали ассирийцы, чтобы отравить запасы воды. – Он улыбнулся. – Я окончил колледж по двум специальностям – химии и истории Древнего мира.
– Это смертельно?
– При повторном воздействии. Но сначала действует как галлюциноген типа ЛСД.
– Значит, заключенные с первого яруса могли и не быть пьяными… – осторожно произнес я.
– Верно, – ответил Ахмед. – Просто состояние аффекта.
