Я перевернул пробирку с пробой грунта.
– Вы считаете, вода была загрязнена?
– Не сомневаюсь.
Однако Шэй Борн, находясь в тюрьме, не мог знать, что вблизи труб, проложенных на первый ярус, растет рожь, пораженная спорыньей.
Я вдруг вспомнил кое-что еще: на следующее утро те же заключенные пили ту же воду и с ними не происходило ничего необычного.
– Но как же вода очистилась?
– А вот этого, – сказал Ахмед, – я еще не понял.
– Существует ряд причин, по которым пациент с запущенной ВИЧ-инфекцией, весьма низким уровнем лимфоцитов и высокой вирусной нагрузкой может неожиданно почувствовать себя лучше, – сказал доктор Периго.
Специалист по аутоиммунным заболеваниям из Медицинского центра Дартмут-Хичкок, он также работал врачом с ВИЧ-инфицированными пациентами в тюрьме штата и знал все о Люции и его выздоровлении. У него не нашлось времени на формальную беседу, но он изъявил готовность поговорить со мной по пути из его кабинета в другой конец больницы, предупредив, что не вправе нарушать конфиденциальность между врачом и пациентом.
– Если больной прячет препараты, а потом вдруг решится принимать их, то язвы исчезнут и здоровье улучшится. Хотя мы каждые три месяца берем кровь на анализ у ВИЧ-инфицированных пациентов, иногда кто-нибудь из парней отказывается сделать анализ – и тогда мнимое резкое улучшение фактически является постепенным изменением к лучшему.
– Тюремная медсестра сказала, что Люций не сдавал кровь более полугода, – заметил я.
– Что означает, мы не можем точно знать его вирусный показатель.
Мы подошли к конференц-залу, куда входили врачи в белых халатах и рассаживались по местам.
– Не знаю, что именно вы хотели услышать, – с грустной улыбкой произнес доктор Периго, – что он особенный… или наоборот.
– Я и сам не знаю, – признался я, пожимая ему руку. – Спасибо, что уделили мне время.
Доктор пошел на совещание, а я – по коридору к подземному паркингу. Я ждал у лифта, улыбаясь ребенку в коляске с повязкой на правом глазу, когда почувствовал чью-то руку у себя на плече. Рядом стоял доктор Периго.
– Хорошо, что я вас застал, – сказал он. – У вас есть минута?
Я смотрел, как мать ребенка толкает коляску в открытую дверь лифта.
– Разумеется.
– Так, я вам этого не говорил, – предупредил доктор Периго. – И вы от меня ничего не слышали. – (Я понимающе кивнул.) – ВИЧ вызывает когнитивные нарушения: постоянную потерю памяти и концентрации. Мы можем буквально увидеть это на МРТ, и когда Дефрен только поступил в тюрьму, снимок его мозга показал необратимое повреждение. Однако вчера был сделан другой МРТ-снимок, и на нем – инверсия этой атрофии. – Врач посмотрел на меня, ожидая, когда до меня дойдет. – Физических признаков деменции больше нет.
– Что могло это вызвать?
Доктор Периго покачал головой.
– Абсолютно ничего, – признался он.
Во второй раз, когда я пришел на встречу с Шэем Борном, он спал на своей койке. Не желая беспокоить его, я собрался уйти, но он заговорил со мной, не открывая глаз.
– Я не сплю, – сказал он. – Кто вы?
– Я уже приходил сюда, – ответил я.
Он сел, свесив ноги:
– Ух ты, мне приснилось, что в меня ударила молния и я вдруг обрел способность определять местонахождение любого человека на свете в любое время. И вот правительство заключило со мной сделку: найди бен Ладена – и ты свободен.
– Мне часто снилось, что у меня есть часы и, если перевести стрелки, можно перенестись назад во времени, – сказал я. – Мне всегда хотелось стать пиратом или викингом.
– Звучит довольно кровожадно для священника.
– Что ж, я не родился в сутане.
Он посмотрел мне в глаза:
– Если бы я мог повернуть время вспять, то пошел бы на рыбалку с дедом.
– Я тоже ходил на рыбалку с дедом.
Меня удивило, как два мальчика – вроде Шэя и меня – начинали жизнь одинаково, а потом почему-то стали такими разными людьми.
– Мой дед давно умер, но я по-прежнему скучаю по нему, – признался я.
– Своего я никогда не видел, – сказал Шэй. – Но наверное, он же у меня был?
Я с недоумением посмотрел на него. Какую жизнь он претерпел, чтобы пришлось выдумывать себе воспоминания?
– Где ты вырос, Шэй? – спросил я.
– Свет, – произнес Шэй, проигнорировав мой вопрос. – Как рыба узнает, где находится? На дне океана все движется, да? И когда возвращаешься, все уже изменилось. И как это может быть тем местом, в котором ты был раньше?
Дверь, ведущая на ярус, заскрежетала, и на галерее появился надзиратель с металлическим табуретом в руке.
– Вот, отец, – сказал он, поставив табурет перед дверью в камеру Шэя. – На тот случай, если вы захотите задержаться.
Я признал в нем человека, который разыскивал меня в последний раз, когда я беседовал с Люцием. Его маленькая дочь была серьезно больна, и он связывал Шэя с ее выздоровлением. Я поблагодарил надзирателя, но подождал, пока он не уйдет, чтобы продолжить разговор с Шэем.
– Ты когда-нибудь ощущал себя той рыбой?
Шэй взглянул на меня так, будто это я, а не он сбиваюсь с последовательного разговора.
– Какой рыбой? – спросил он.
– Словно не можешь отыскать дорогу домой?
Я знал, куда веду с этой темой – прямо к спасению, – но Шэй опять сбился с курса.
– У меня была куча жилищ, но только один дом.
О его жизни в приемных семьях я знал со времени суда.
– Что это за место?
– Там, где со мной была моя сестра. Я не видел ее с шестнадцати лет. С тех пор, как меня посадили в тюрьму.
Я помнил, что за поджог его отправили под стражу в исправительное учреждение для несовершеннолетних, но я ничего не помнил про сестру.
– Почему она не пришла на суд? – спросил я, с опозданием поняв, что совершил грубую ошибку, поскольку мог знать об этом, если только был там.
Но Шэй этого не заметил.
– Я велел ей не лезть туда. Не хотел, чтобы она кому-нибудь рассказала о том, что я сделал. – Он замялся. – Я хочу поговорить с ней.
– С сестрой?
– Нет. Она не станет слушать. С другой. Она услышит меня, после того как я умру. Каждый раз говорит ее дочь. – Шэй поднял на меня взгляд. – Помните, вы сказали, что спросите ее, нужно ли ей сердце? Может, я спрошу сам?
Заставить Джун Нилон прийти к Шэю в тюрьму было все равно что передвинуть Эверест в Колумбус, штат Огайо.
– Я не знаю, получится ли…
