Я был удивлен.
– Вы используете Шэя для освещения ситуации, предосудительной на ваш взгляд, в надежде, что сможете изменить ее.
– Что ж, – покраснев, сказала Мэгги, – пожалуй, да.
– В таком случае как вы можете критиковать меня за мои планы, связанные с верой?
Мэгги помедлила с ответом.
– Есть нечто, называемое реституционным правосудием, – сообщила она. – Не знаю, разрешит ли тюрьма, а тем более согласятся ли Шэй и Нилоны. Но это позволит Шэю встретиться с родными его жертв и попросить прощения.
Я с облегчением вздохнул:
– Благодарю вас.
Мэгги взяла ручку и стала писать в своем блокноте.
– Не благодарите меня. Благодарите Джун Нилон, если заручитесь ее согласием.
Ободренный, я направился к выходу, но остановился:
– Это хорошее дело.
Она не взглянула на меня, лишь сказала:
– Если Джун с ним не встретится, я все же подам иск.
Джун
Поначалу, когда адвокат по защите жертв спросила меня, согласна ли я прийти на встречу в рамках реституционного правосудия с Шэем Борном, я рассмеялась:
– Угу, и, возможно, после этого меня бросят в кипящее масло, утопят или четвертуют.
Но она говорила серьезно, и я с серьезным видом отказалась. Последнее, чего мне хотелось, – сидеть рядом с этим чудовищем, чтобы он почувствовал себя лучше и умер спокойно.
Курт не умер спокойно. Элизабет тоже. Почему должен он?
Я думала, так все и останется, но однажды утром послышался стук в дверь. Клэр, лежа на диване, смотрела развлекательное шоу. В ногах у нее свернулся Дадли. Наши дни проходили с задернутыми шторами в ожидании донорского сердца. Мы обе притворялись, что никуда не хотим пойти, но в действительности невыносимо было видеть, как даже небольшая вылазка утомляет Клэр.
– Мам, я открою, – вызвалась она, хотя обе мы знали, что она не сможет и не станет этого делать.
Я отложила нож, которым резала на кухне сельдерей, и вытерла руки о джинсы.
– Спорим – это тот жуткий парень, который предлагал буклеты, – бросила мне Клэр, когда я проходила мимо.
– Спорим, нет.
Тот пышущий здоровьем парень из Юты собирал пожертвования на Церковь Иисуса Христа Святых последних дней. Я была в душе наверху, когда он пришел, и Клэр беседовала с ним через дверь-ширму, за что я сделала ей строгий выговор. Ее заинтриговало слово «святые», и она не знала, что так называют мормонов. Я посоветовала ему попробовать какой-нибудь другой город, где молодой человек, постучавшись в дверь в поисках работы, не совершал двойного убийства. После его ухода я позвонила в полицию.
Нет, я была уверена, что сейчас пришел не тот парень.
К своему удивлению, я увидела стоящего на пороге священника. На моей подъездной дорожке виднелся его мотоцикл.
Открыв дверь, я попыталась любезно улыбнуться:
– Наверное, вы ошиблись адресом.
– Уверен, что нет, миз Нилон, – ответил он. – Я отец Майкл из церкви Святой Екатерины. Мне нужно поговорить с вами.
– Прошу прощения… я вас знаю?
Он замялся:
– Нет. Но я надеялся изменить это.
Моим естественным побуждением было захлопнуть дверь. Это смертный грех? Какая разница, если даже не веришь в смертный грех? Могу назвать вам точный момент, когда я отказалась от религии. Нас с Куртом воспитали в католической вере. Мы крестили Элизабет, и на похоронах присутствовал священник. После этого я пообещала себе, что ноги моей больше не будет в церкви. Бог был не в силах сделать ничего, что помогло бы восполнить мою потерю. Я не знала этого священника, но мне показалось, речь пойдет не о спасении моей души, а о спасении жизни Клэр. Вдруг этот священник знает о донорском сердце, о котором неизвестно в Службе обеспечения донорскими органами?
– В доме не прибрано, – сказала я, но открыла дверь, дав ему войти.
Он остановился, когда мы проходили мимо гостиной, где Клэр смотрела телевизор. Девочка повернулась, и ее бледное личико поднялось, как луна, над спинкой дивана.
– Это моя дочь… – сказала я и запнулась – он смотрел на Клэр, как на привидение.
Я уже собиралась прогнать его, когда Клэр поздоровалась и уперлась локтями в спинку дивана:
– Вы знаете что-нибудь о святых?
– Клэр!
Она закатила глаза:
– Я просто спрашиваю, мама.
– Знаю, – ответил священник. – Мне всегда нравился святой Ульрик. Это святой, который отпугивает кротов.
– Да бросьте.
– У вас здесь бывают кроты?
– Нет.
– Значит, он делает свою работу, – мягко произнес священник.
Поскольку он вызвал у Клэр улыбку, я решила оказать ему доверие. Он пошел вслед за мной на кухню, где мы могли спокойно поговорить.
– Простите за допрос с пристрастием, – сказала я. – Клэр много читает. Святые – ее последнее увлечение. Полгода назад это было кузнечное дело.
Я предложила ему сесть у стола.
– Что касается Клэр… – произнес он. – Я знаю, что она больна, поэтому я здесь.
Хотя я на это надеялась, сердце у меня подпрыгнуло в груди.
– Вы можете ей помочь?
– Есть шансы, – ответил священник. – Но сначала мне надо заручиться вашим согласием в одном вопросе.
Я постриглась бы в монахини. Я прошлась бы босиком по горячим углям.
– Все, что угодно, – пообещала я.
– Я знаю, что прокуратура уже спрашивала вас о возможности реституционного правосудия…
– Убирайтесь из моего дома! – резко произнесла я, но отец Майкл не пошевелился.
Мое лицо пылало – от гнева и стыда, что я не смогла соединить кусочки мозаики: Шэй Борн хочет стать донором органа, а я активно ищу сердце для Клэр. Я не смогла связать воедино все новости из тюрьмы, освещаемые в СМИ. Интересно, дело в моей наивности или я подсознательно пытаюсь защитить дочь?
С огромным усилием я заставила себя посмотреть священнику в глаза:
– Почему вы думаете, что я захочу, чтобы частица этого человека, все еще разгуливающего по земле, оказалась внутри моего ребенка?
– Джун, прошу вас, выслушайте меня. Я духовник Шэя, беседую с ним. И полагаю, вам тоже следует с ним поговорить.
– Зачем? Затем, что ваша совесть неспокойна из-за сочувствия убийце? Затем, что вы не спите по ночам?
– Затем, что хороший человек может поступить дурно. Ибо Господь прощает и я не могу не прощать.
Знаете, как бывает, когда вы находитесь на грани отчаяния и кровь стучит у вас в висках? Знаете, каково это – когда язык не поворачивается, чтобы вымолвить правду, но вам все же приходится ее сказать?
