Она объяснила мне, что мы вовсе не поменяли религию. Это просто украшения, убранство. Можно восхищаться упаковкой, не вынимая то, что внутри коробки.
После встречи с Шэем я села в машину и позвонила маме в ее салон.
– Привет, – сказала я. – Что ты сейчас делаешь?
Она ответила не сразу.
– Мэгги? Что случилось?
– Ничего. Просто хотела тебе позвонить.
– Что-то случилось? Тебе нехорошо?
– Разве я не могу позвонить маме просто потому, что хочется?
– Можешь, – ответила она, – но не звонишь.
Что ж, с реальностью не поспоришь. Сделав глубокий вдох, я ринулась вперед:
– Помнишь тот раз, когда ты отвезла меня к Санте?
– Только, пожалуйста, не говори мне, что ты собираешься обратиться в другую веру. Это убьет твоего отца.
– Никуда я не обращаюсь, – сказала я, и мама с облегчением вздохнула. – Просто я вспоминала тот случай, вот и все.
– И ты позвонила сказать мне об этом?
– Нет, – ответила я. – Я позвонила, чтобы попросить прощения.
– За что? – рассмеялась мама. – Ты ничего такого не сделала.
В этот момент я вспомнила, как мы лежали на полу торгового центра, глядя на зажженные елки, и над нами склонился охранник. «Дайте ей еще несколько минут», – попросила его мама. Передо мной мелькнуло лицо Джун Нилон. Может, в этом и состоит обязанность матери: тянуть время ради ребенка, что бы там ни было. Даже если ей приходится делать что-то помимо своей воли, даже если она чувствует себя беспомощной.
– Да, – ответила я. – Знаю.
– В стремлении к свободе вероисповедания нет ничего нового, – встав перед судьей Хейгом, сказала я на открытии дела Шэя Борна. – Один из наиболее знаменитых процессов произошел более двухсот лет назад и не в нашей стране, потому что страны еще не было. Группу людей, осмелившихся придерживаться религиозных верований, отличных от статус-кво, принуждали принять политику Англиканской церкви – и взамен этого они двинулись в незнакомые земли через океан. Но пуритане так сильно полюбили свободу вероисповедания, что держали все в себе, зачастую преследуя людей, не веривших в то, во что верили они. Именно по этой причине основатели новой нации Соединенных Штатов решили положить конец религиозной нетерпимости, сделав свободу вероисповедания краеугольным камнем этой страны.
Суд проходил без участия присяжных, а это означало, что я должна отчитываться только перед судьей. Тем не менее зал суда был полон. Присутствовали репортеры из четырех вещательных компаний, предварительно одобренных судьей; адвокаты по защите прав жертвы; присутствовали сторонники смертной казни и ее противники. Единственной стороной, выступающей в поддержку Шэя, – и моим первым свидетелем – был отец Майкл, сидящий как раз позади стола истца.
Рядом со мной сидел Шэй в наручниках и ножных кандалах, прикованных к поясной цепи.
– Благодаря зачинателям, создавшим конституцию, любой житель этой страны облечен свободой исповедовать собственную религию – даже заключенный-смертник в Нью-Гэмпшире. Фактически конгресс издал Акт о религиозном землепользовании и закон институциализированных лиц, которые гарантируют заключенному отправлять любой религиозный культ, коль скоро это не угрожает безопасности других людей в тюрьме и не мешает функционированию тюрьмы. И все же штат Нью-Гэмпшир отказывает Шэю Борну в конституционном праве исповедовать свою религию… – Я взглянула на судью. – Шэй Борн не мусульманин, не виккан, не секулярный гуманист и не член секты бахаи. По сути дела, его система верований может отличаться от любой из обычных религий, сразу приходящих на ум. Но это все же система верований, в которой – для Шэя – спасение зависит от возможности после казни пожертвовать свое сердце сестре его жертвы… Такой исход невыполним, если штат воспользуется в качестве казни смертельной инъекцией. – Я вышла вперед. – Шэй Борн был осужден, вероятно, за самое ужасное преступление, бывшее в истории этого штата. Он подавал апелляцию, но ему было отказано – и все же он не оспаривает это решение. Он знает, что его ожидает смерть, Ваша честь. Все, чего он просит, – это соблюдение законов нашей страны, в частности закона, устанавливающего право каждого исповедовать свою религию, где бы то ни было, когда бы то ни было и как бы то ни было. Если штат согласится на его казнь через повешение и обеспечит последующее донорство его органа, то безопасность прочих заключенных не пострадает, работа тюрьмы не будет нарушена. Но это будет весьма весомый персональный результат для Шэя Борна: спасение жизни девочки и одновременно спасение его собственной души.
Сев на свое место, я взглянула на Шэя. Перед ним лежал большой блокнот. Шэй нарисовал пирата с попугаем на плече.
За столом защиты сидел Гордон Гринлиф, а рядом с ним комиссар Департамента исправительных учреждений Нью-Гэмпшира, мужчина, волосы и лицо которого были цвета картофеля. Гринлиф дважды постучал карандашом по столу.
– Миз Блум упомянула отцов-основателей нашей страны. Томас Джефферсон в тысяча семьсот восемьдесят девятом году написал в письме такую фразу: «Разделительная стена между Церковью и государством». Он объяснял Первую поправку, в частности пункты относительно религии. И его слова многократно использовались Верховным судом. Фактически тест Лемона, принятый в суде с тысяча девятьсот семьдесят первого года, говорит о том, что конституционный закон должен иметь светскую цель, не должен ни продвигать, ни запрещать религию и не должен приводить к усложнению взаимодействия государства с религией. Этот последний пункт весьма интересен, поскольку миз Блум, с одной стороны, приписывает отцам-основателям нации благородное отделение Церкви от государства, а с другой – просит Вашу честь объединить их. – Гринлиф встал и вышел вперед. – Если вы всерьез воспримете ее заявление, то поймете, что она намерена манипулировать приговором, имеющим обязательную юридическую силу, с помощью лазейки, называемой религией. Что дальше? Приговоренный наркоделец просит об отмене своего приговора, потому что героин помогает ему достичь нирваны? Убийца, требующий, чтобы дверь его камеры была обращена в сторону Мекки? – Гринлиф покачал головой. – Суть в том, Ваша честь, что данное прошение было подано Союзом защиты гражданских свобод не потому, что это проблема, требующая решения, а потому, что оно целенаправленно вызовет большую шумиху вокруг первой за шестьдесят девять лет казни в нашем штате. – Он махнул рукой в сторону переполненной галереи. – И присутствие здесь всех вас – доказательство того, что это уже работает. – Гринлиф бросил взгляд на Шэя и продолжил: – Никто не воспринимает смертную казнь легко, и меньше всех – комиссар Департамента исправительных учреждений штата Нью-Гэмпшир. Приговор в деле Шэя Борна – казнь путем смертельной инъекции. Именно к этому подготовлен штат, что и намерен выполнить – с достоинством и уважением ко всем вовлеченным сторонам. Давайте рассмотрим факты. Что бы ни говорила миз Блум, не существует организованной религии, поощряющей донорство органа после смерти как средство попасть в загробный мир. В соответствии с досье Шэй Борн рос в приемных семьях, поэтому он не может утверждать, что воспитывался в одной религиозной традиции, поощряющей донорство органа. Если он обратился в какую-то иную религию, заявляющую, что донорство органов – одна из ее доктрин, то мы утверждаем перед судом, что это полная чушь. – Гринлиф развел руками. – Мы знаем, что вы внимательно выслушаете свидетельские показания, Ваша честь. Но суть в том, что Департамент исправительных учреждений не обязан подчиняться прихоти каждого заблуждающегося заключенного, входящего в его двери, в особенности того, кто совершил чудовищные убийства жителей Нью-Гэмпшира – ребенка и офицера полиции. Не позволяйте миз Блум превратить серьезное дело в спектакль. Дайте возможность штату исполнить приговор, утвержденный судом, как можно более цивилизованно и профессионально.
