Я убедила себя, что судья Хейг рассмеется мне в лицо, когда я попытаюсь в последнюю минуту включить нового свидетеля, но вместо этого он взглянул на имя.
– Флетчер, – произнес он, перекатывая слово во рту, словно оно состояло из острых камешков. – Иэн Флетчер?
– Да, Ваша честь.
– Это тот, который вел телешоу?
Я затаила дыхание.
– Полагаю, да.
– Будь я проклят! – проронил судья.
Это было сказано отнюдь не с одобрением, а скорее с досадой.
Хорошая новость состояла в том, что мне разрешили привести своего свидетеля-эксперта. Плохая новость – в том, что судье Хейгу он очень не нравился и судья прежде всего представлял его себе как атеиста-шоумена, в то время как мне хотелось, чтобы его воспринимали как серьезного историка, заслуживающего доверия. Гринлиф злился, что у него почти не остается времени на то, чтобы разобраться в настроениях Флетчера. Судья относился к нему как к диковине, а я – ну, я просто молилась, чтобы мое дело не развалилось в ближайшие десять минут.
– Перед тем как мы начнем, миз Блум, – сказал судья, – хочу задать несколько вопросов доктору Флетчеру.
Тот кивнул:
– Слушаю, Ваша честь.
– Каким образом человек, десять лет назад бывший атеистом, может убедить суд в том, что в настоящее время является экспертом в религии?
– Ваша честь, – вмешалась я, – я собиралась изложить резюме доктора Флетчера…
– Я не вас спрашиваю, миз Блум, – прервал меня судья.
Однако это не смутило Иэна Флетчера.
– Вам известно такое высказывание, Ваша честь? Из грешников получаются наилучшие святые. – Он улыбнулся неспешной ленивой улыбкой, напомнившей мне кота на солнышке. – Полагаю, обрести Господа – все равно что увидеть привидение. Можно быть скептиком, пока лицом к лицу не столкнешься с тем, что считал несуществующим.
– Значит, теперь вы религиозная личность? – спросил судья.
– Я духовная личность, – поправил его Флетчер. – И я считаю, между ними есть различие. Но одной духовностью денег не заработаешь, вот почему у меня есть степени Принстона и Гарварда, три бестселлера нон-фикшн по версии «Нью-Йорк таймс», сорок две опубликованные статьи на тему происхождения мировых религий и должности в шести межконфессиональных советах, включая и тот, что консультирует нынешнюю администрацию.
Судья кивнул, делая заметки, а Гринлиф потребовал себе послужной список Флетчера.
– Я могу начать с того, на чем остановился судья Хейг, – сказала я, приступая к прямому опросу. – Довольно редко бывает, что атеист интересуется религией. Как это было? Вы однажды проснулись и обрели Иисуса?
– Это не похоже на то, как пылесосишь под диванными подушками – и, бинго, я Его нашел! Мой интерес скорее возник с исторической точки зрения, поскольку в наше время люди ведут себя так, будто вера растет в вакууме. Когда анализируешь разные религии в момент их возникновения с политической, экономической и социальной точек зрения, изменяется твой взгляд на многие вещи.
– Доктор Флетчер, чтобы быть частью религии, вам необходимо быть частью группы?
– Религия не только может быть индивидуализирована – она была таковой в прошлом. В тысяча девятьсот сорок пятом году в Египте было сделано открытие: пятьдесят два текста, озаглавленные как Евангелия и не являющиеся частью Библии. В некоторых из них содержались высказывания, знакомые любому человеку, посещавшему воскресную школу, другие же были по-настоящему странными. Они датированы вторым веком, то есть были написаны примерно на тридцать – восемьдесят лет раньше Евангелий из Нового Завета. Они принадлежали к течению, называемому гностические христиане – группа, отколовшаяся от ортодоксального христианства, – и верили в то, что истинное религиозное просветление состоит в очень личном индивидуальном самопознании, не зависящем от социально-экономического статуса или профессии, но затрагивающем саму суть человека.
– Подождите секунду, – сказала я. – После смерти Иисуса было больше одной разновидности христиан?
– Да их были десятки!
– И у них были свои Библии?
– У них были свои Евангелия, – поправил Флетчер. – Новый Завет, в особенности Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, – это то, что одобряла Ортодоксальная церковь. Христиане-гностики предпочитали апокрифы, наподобие Евангелия от Фомы, Евангелия Истины и Евангелия от Марии Магдалины.
– В этих Евангелиях тоже говорится об Иисусе?
– Да, но с той разницей, что описываемый там Иисус не такой, какого мы знаем по Библии. Тот Иисус сильно отличается от людей, которых Он пришел спасти. Но в Евангелии от Фомы – моем любимом из найденных в Наг-Хаммади – говорится, что Иисус помогает человеку обрести в себе все, что в нем есть общего с Богом. Будь вы христианином-гностиком, то ожидали бы, что путь к спасению для каждого свой.
– Вроде пожертвования сердца кому-то, кто в этом нуждается?
– Совершенно верно, – ответил Флетчер.
– Ух ты! – прикинувшись дурочкой, сказала я. – Как получилось, что эти вещи не преподают в воскресной школе?
– Потому что Ортодоксальная христианская церковь ощущала угрозу со стороны гностиков. Она называла их Евангелия ересью, и тексты из Наг-Хаммади скрывались две тысячи лет.
– Отец Райт сказал, что Шэй Борн цитировал Евангелие от Фомы. Вы имеете какое-то представление о том, где он мог натолкнуться на этот текст?
– Может быть, прочитал мою книгу, – широко улыбнувшись, ответил Флетчер, и публика на галерее засмеялась.
– По вашему мнению, доктор, может быть правомерной религия, исповедуемая только одним человеком?
– Индивидуум может иметь религию, – ответил он. – Он не может иметь религиозную организацию. Но мне кажется, Шэй Борн придерживается понятий христиан-гностиков, разработанных почти две тысячи лет назад. Он не первый, кто говорит, что не может назвать свою веру. Он не первый, кто находит путь к спасению, отличный от других. И он, безусловно, не первый, кто не доверяет своему телу – буквально хочет отдать его, чтобы обрести Божественное внутри себя. Но если он не ходит в церковь с белой колокольней или в дом с шестиконечной звездой, это не означает, что его верования не становятся менее весомыми.
Я просияла, глядя на него. Флетчера было приятно и интересно слушать, и он не был похож на психа. Так, по крайней мере, я думала, пока не услышала тяжелый вздох судьи Хейга и его слова о том, что суд откладывается до завтра.
Люций
Я рисовал, когда Шэй вернулся с первого судебного заседания – съежившийся и замкнутый, какими приходили после суда большинство из нас. Я весь день трудился над портретом и был весьма доволен результатом. Когда Шэя вели мимо моей камеры, я глянул на него, но не заговорил. Надо было дать ему время очухаться.
