Сестра Аткинс с трудом сдерживала улыбку, наслаждаясь неловкостью Эллен.
– Извините, доктор, просто…
– И еще один ваш талант – извиняться. Вы в этом явно поднаторели.
Он так близко подошел к ней, что она чувствовала запах его зубной пасты. Сестра Аткинс сжалилась и решила вмешаться:
– Стажерка Кросби, проследите, пожалуйста, чтобы Эми ничего сегодня утром не ела.
– Вообще, вы можете сами доставить сегодня Эллен в кабинет ЭШТ, – вдруг осенило доктора Лэмборна. – Может быть, чему и научитесь заодно.
– Я? О, нет, не уверена, что я… – Доктор Лэмборн удивленно поднял брови, и Эллен запнулась на полуслове. – То есть да, конечно, доктор.
Эллен нашла Эми на ее любимом месте у окна в комнате отдыха. Луч редкого декабрьского солнца падал на ковер, подсвечивая танцующие пылинки.
– Эми, пойдем, пора.
– Я никуда не пойду, – произнесла она, не поднимая головы.
– Мы уже это обсуждали. Доктор Лэмборн назначил вам лечение.
– Разве обжарка мозга – это лечение? – набросилась она на Эллен, сверля ее взглядом.
– Это не обжарка мозга, и, в любом случае, назначения доктора не обсуждаются. Согласие пациентов на принудительное лечение мы спрашивать не обязаны.
К ним подошла Белинда с благим намерением успокоить Эми.
– Не бойся, все не так страшно. Мне сто раз это делали – и смотри, я в полном порядке.
Она растрепала себе волосы, скосила глаза и высунула язык набок.
– Фидиш, – зашепелявила она. – Я сдорофа! – и, истерически хохоча, выбежала из комнаты.
Когда Эллен ввезла Эми в кабинет для ЭШТ, их уже ждал доктор Лэмборн.
– Доброе утро, – поздоровался он с Эми, застегивая полы накрахмаленного белого палата. – Подтвердите соответствие этим пунктам, сестра, – передал он Эллен процедурный бланк.
– Пациентка не завтракала, – начала читать Эллен. – Как видите, очков на ней нет. Протезов тоже нет. – Она вернула ему бланк.
– Спасибо.
Он повернулся к Эми и начал ощупывать левую руку, проверяя состояние вен. Анестезиолог кивнул ему и установил трубку для введения наркоза и мышечных релаксантов. Эми лежала спокойно, с замершим рассредоточенным взглядом. В ней не осталось ни капли былого сопротивления.
Анестезиолог в съехавших на кончик носа круглых очках с зачесанными назад длинными жидкими седыми волосами был похож на сумасшедшего профессора.
– Эми, считайте от десяти до одного, пожалуйста.
Эми облизала губы и вздохнула.
– Десять, девять, восемь, семь, ше… – Она закрыла глаза и затихла.
– Стажерка Кросби, нанесите проводящий гель на битемпоральные области.
Эллен удивленно подняла брови.
– Гель на виски! – вздыхая, закатил глаза доктор Лэмборн.
Дрожащими руками она стала намазывать гелем виски Эми и почувствовала подступающие слезы. Маленький кабинет с темными коричневыми стенами вызывал у нее приступ клаустрофобии, а от странного запаха какого-то тошнотворного газа, осевшего в глотке, накатывала дурнота. Дверь открылась, и в без того переполненную комнату зашли еще две сестры.
Анестезиолог кивнул доктору Лэмборну. Тот сосредоточился на деревянной коробке, стоявшей на тележке рядом с Эми. В ней был целый ряд выключателей и ручек, которыми он крутил и вертел до тех пор, пока не остался доволен результатом. Вставив Эми в рот резиновый кляп, он разместил два электрода на смазанные гелем височные области. Эллен зажала рот рукой, с ужасом ожидая момента, когда доктор щелкнет выключателем и пустит ток. Тело Эми забилось в конвульсиях так, что две сестры не могли ее удержать. Конечности содрогались настолько сильно, что она чуть не взлетела. Когда она замерла, анестезиолог вытащил кляп и на несколько мгновений надел на нее кислородную маску.
Доктор Лэмборн улыбнулся Эллен.
– Ну вот, все оказалось не так страшно.
– Для меня нет, а вот для нее? – кивнула она на Эми.
Ее тело было совершенно расслаблено, а подбородок покрыт слюной.
– Она очнется через пятнадцать минут или около того, и, скорее всего, у нее будет острая головная боль. Это побочный эффект. К сожалению, неизбежный. Но он краткосрочный.
– А каковы долгосрочные эффекты?
Он насторожился и стал говорить начальствующим тоном:
– Эми с трудом вспоминает события, которые важны для ее выздоровления. Действительно, после электрошоковой терапии ее память может стать спутанной. Но в некоторых случаях она, наоборот, улучшается, поскольку шок помогает избавиться от амнезии, характерной для тяжелой депрессии.
Эллен заметила, что у доктора нервно подрагивает нижнее веко и он, словно защищаясь, прижимает к груди папку Эми. Это совершенно не вязалось с образом человека, который верит в то, что говорит. Она решила использовать этот шанс.
– Значит, это все лотерея?
Было видно, что доктор тщательно выбирает слова:
– С вами всегда так сложно или бывают выходные дни?
– Не думаю, что это плохо – подвергать сомнению методы, которые напоминают варварские, да еще не гарантируют результат.
Он громко и резко выдохнул носом, изобразив нечто похожее на ироничное фырканье. Но было слишком очевидно, что ему не до смеха.
– Сосредоточьтесь лучше на клизмах да на обтирании пациентов, а важные решения оставьте врачам.
И, хлопнув дверью, вышел из комнаты.
Анестезиолог еле заметно улыбнулся Эллен, пожал плечами и принялся убирать пыточные инструменты.
Эллен вдруг захотелось найти Дуги. Ей очень нужно было увидеть лицо друга, услышать слова поддержки и заверение, что все будет хорошо. Она быстро пошла по вылизанному коридору на мужскую половину больницы, надеясь, что он на дежурстве. Ей и свой-то график дежурств тяжело было запомнить, не говоря о чужом. Она постучалась в запертую дверь палаты и попыталась что-то увидеть через квадратное окошечко армированного стекла. Увидев, что к двери направляется толстый палатный медбрат, бренча ключами на подвесном брелке, чуть не застонала от досады. Он нашел нужный ключ и отпер дверь.
– Да?
– Брат Лионс на дежурстве?
– А кто спрашивает?
Она была не в настроении для шуток.
– Я.
– Он в комнате отдыха, – улыбнулся он, впуская ее.
– Спасибо.
Ей предстояло пройти всю палату. Комната отдыха была в самом конце. Не нужно было оглядываться – она и так знала, что он похотливо рассматривает ее зад, а пациенты не сводят глаз, словно она – какой-то необычный экспонат из паноптикума викторианской эпохи.
