Эми раздраженно цыкнула и скрестила руки на груди.
– Так что вы хотите знать?
– А что вы хотите мне рассказать?
– А вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?
– А вы? – удивленно поднял брови он.
Она спустила ноги с кушетки и приготовилась вставать.
– Ничего не получится, доктор. Рассказывать мне нечего, со мной все в порядке. Ну и что, что иногда мне так тяжело, словно я ношу на себе рыцарские доспехи? Ну и что, что изнутри меня сжигает гнев и я чувствую, как горит кожа? Ну и что, что я спущусь с нижней ступеньки в черную пустоту?
Она снова начала ковырять дырку, а доктор Лэмборн яростно царапал ручкой блокнот, не успевая записывать за ней. Прежде чем снова заговорить, он что-то подчеркнул несколько раз.
– Очень хорошо, Эми, правда, очень хорошо.
– Вы женаты, доктор Лэмборн?
Внезапная смена темы сбила его с толку.
– Нет, но…
– Значит, у вас есть подружка? Очевидно, что у такого видного мужчины не может не быть женщины?
– Эми, сейчас речь не обо мне. Не нужно пытаться сместить фокус нашей сессии, – произнес он твердо, но беззлобно. – Расскажите мне про то, что случилось на озере.
Она снова забросила ноги на кушетку и откинулась на спинку, сложив руки на животе.
– Вы вцепились в меня, как собака в кость, доктор.
– В бою все средства хороши.
Она закрыла глаза и несколько минут лежала молча.
– Было холодно, ужасно холодно и очень, очень темно. Скорее всего, мне было страшно. Мало ли какие сумасшедшие там в кустах могли сидеть. – Она взглянула на доктора. – С другой стороны, они все здесь, не так ли?
Он вяло улыбнулся.
– Пожалуйста, продолжайте.
– Я не знаю, я просто хотела сделать ей так же больно, как и она мне.
– Вы не хотите мне сказать, кто вам причинил столько боли, Эми?
Она сморщилась, как от горького привкуса во рту, как от каких-то самых гадких слов.
– Моя мачеха. – Она почувствовала привычный приступ ярости и сглотнула, прежде чем выплюнуть ее имя. – Керри.
– Керри? – повторил за ней доктор Лэмборн и снова начал царапать ручкой по бумаге.
– Можно мы больше не будем произносить ее имя?
Он на минутку задумался, словно это был не простой вопрос, а нечто очень важное.
– Пусть пока будет так, как вы хотите.
– После того, как я убила мать…
Доктор тут же остановил ее.
– Эми, мы уже говорили, это был несчастный случай. Пожалуйста, перестаньте себя бичевать.
Она вздохнула.
– Ладно. После того, как моя мать умерла вследствие трагического стечения обстоятельств, которые вызвала я, – продолжила она, решительно глядя на него, – отец и я постепенно сблизились. Поначалу все было сложно, даже, я бы сказала, ужасно. Родственники запрещали мне плакать, чтобы не расстроить отца. Как будто он единственный, кто тогда страдал. В конце концов, я потеряла мать! Вот она есть и вдруг – нет. Как кто-то с ее красотой и талантами, такой яркий и любящий жизнь, может просто прекратить существовать? Мне так и не разрешили горевать, поэтому долгие годы я держала все в себе, боясь и упомянуть ее, чтобы не расстраивать отца. Мы никогда о ней не говорили. Будто постепенно ее просто стирали ластиком из нашего прошлого, будто ее никогда и не было. И мне это не нравилось.
Из-под закрытых век Эми вытекла слеза, и она смахнула ее.
– А потом появился ребенок… Они не смогли его спасти. Пытались, но он… он…
Ее душили слезы. Она закрыла лицо руками, сгорая от стыда за то, что позволила доктору Лэмборну стать свидетелем глубины ее боли. Он достал из кармана платок и дал ей. Платок был сложен в идеальный квадрат и выглажен утюгом так, что, видя его кристальную белизну, Эми не сразу решилась его развернуть и приложить к носу. От платка пахло мыльным порошком и лосьоном, и, совершенно неожиданно, он подействовал на нее успокаивающе.
– Почему вы так ненавидите свою мачеху? – хриплым голосом спросил доктор, как будто это он только что плакал.
– Потому что она сделала отца счастливым, – глубоко выдохнув, призналась Эми.
– Вам было неприятно, что он наконец обрел счастье?
– Мне хотелось, чтобы счастливым он был со мной, – покачала головой она. В ее вспотевших ладонях платок превратился в смятый комок. – После того, как я убила… после смерти матери мы с отцом вцепились друг в друга, физически и эмоционально, и больше у нас места не было ни для кого. Да и как оно могло появиться? Брешь, оставшаяся после смерти матери, была настолько бездонна, что ее было не заполнить. Но мы были друг у друга, и каждый из нас понимал, через что проходит другой.
Она замолчала и замахала рукой перед лицом.
– Здесь так жарко – вы не могли бы открыть окно?
Он кивнул и приподнял раму, спугнув пару голубей, нахохлившихся по ту сторону стекла. В душную комнату ворвался ледяной воздух.
– Пожалуйста, продолжайте.
– Она была так красива, моя мама…
– Значит, вы в нее, – улыбнулся доктор.
– А, нет, – отмахнулась Эми. – Мама была просто сногсшибательна. Ее можно было поставить в один ряд с кинозвездами. А как она рисовала пейзажи! Даже продала несколько картин. Две купил другой художник, который тоже учился в Манчестерской школе искусств. Возможно, вы слышали – Лоуренс Стивен Лаури
[12].
– Да, слышал, – откликнулся доктор. – Удивительно!
– Она немного зарабатывала, но у нее был собственный стиль. Лаури сказал, что у нее исключительный талант.
Температура в комнате резко упала.
– Вы достаточно охладились, Эми? Закрою окно, и, может быть, мы сможем поговорить о Керри.
– Нет! – закричала она. – Нет-нет-нет.
Он отошел от окна.
– Как хотите, тогда я оставлю окно открытым.
– Я не про это чертово окно! – рассвирепела Эми. – Я же сказала вам не произносить ее имя, а вы не слушали! – Она встала и подошла к нему, даже не стараясь сдержать рыдания, и начала колотить кулаками ему в грудь. – Вы не слушали меня!
Он схватил ее за руки и сжал. Силы были неравны, у Эми начали подгибаться колени, и весь запал мигом иссяк. Доктор обвил руками ее тело и обнял, нежно гладя по спине.
– Остановимся на этом сегодня, Эми. Вы очень хорошо поработали.
Немного успокоившись, она промокнула нос платком и протянула ему.
