– Прости, – сказала Белинда.
Эми, все еще стоя на коленях, выпрямилась и поставила руки на пояс.
– Что ты сказала?
– Ты слышала. Больше повторять не буду.
– Ты тоже прости, – пошла на попятную Эми. Она встала и прошла в эркер к стулу, за который они только что дрались. Белинда пошла за ней и села на соседний стул.
– Фигово здесь, да?
С этим было трудно поспорить. Эми смотрела на свою обидчицу с плохо скрываемой жалостью. Она понятия не имела, сколько времени здесь Белинда, но этот опыт однозначно ее разрушил.
– Почему ты здесь? – спросила она. Вся ее враждебность вдруг испарилась.
– Папка, – прошептала она. – Меня ему не надо больше.
Эми пронзило сочувствие. Ей было хорошо знакомо чувство покинутости.
– Он выкинул тебя?
Белинда начала грызть ноготь. В ее глазах с нависшими веками отразилась грусть.
– Что-то типа этого. Думаю, я стала слишком стара для него.
– В смысле – слишком стара? Ты не сильно старше меня.
– Мне двадцать три. Но ему ж надо кого помладше! Я здесь с шестнадцати.
Эми не терпелось узнать больше, хотя интуиция подсказывала, что лучше встать и уйти.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она, надеясь от всей души, что Белинда снова встанет в защитную стойку и скажет не лезть не в свое дело.
– Он приходил ко мне в кровать почти каждую ночь. Я лежала и ждала, когда он вернется из паба. И когда слышала, как он идет по лестнице, сердце чуть из груди не выскакивало. Это означало, что мне не придется ночевать одной, понимаешь? Я ненавидела, просто ненавидела спать одна. Я не люблю темноту, да. А иногда его целыми днями не было дома, и мне приходилось самой о себе заботиться. Еды не было никогда. Однажды мне пришлось есть плесневелый хлеб, который валялся на соседской лужайке. Даже птицы питались лучше, чем я.
Эми судорожно сглотнула, ужаснувшись истории Белинды, но остановиться была не в силах.
– И это все, вы просто спали вместе?
Белинда словно не слышала вопроса.
– Мне всегда было холодно в кровати. А он никогда не разрешал мне носить ночнушку, говорил, что она мешает. И когда он потом обнимал меня, мне было тепло и приятно. – Она запрокинула голову в потолок. – У него были грубые руки. Он каменщик, но со мной никогда не был грубым, всегда гладил нежно. Он так сильно меня любил!
– Мне кажется, ты путаешь любовь с чем-то другим, – тихо сказала Эми.
– В смысле? – огрызнулась Белинда, всегда готовая выпустить когти. – Что ты про него знаешь! Он никогда не делал мне больно. Вот отец моей подруги избивал ее до синяков. Однажды так приложил ее головой об стену, что штукатурка отвалилась. А в другой раз так разозлился, что раскалил кочергу докрасна и прижал к ее голой спине. Мой отец ничего такого не делал, так что не смей…
– Ладно, успокойся, – чуть отступила Эми, но, дождавшись, когда дыхание Белинды пришло в норму, продолжила расспросы: – Тогда расскажи, почему ты здесь.
– Ма свалила, когда я была совсем малая, так что мы жили вдвоем, я и он. Ничего про нее не помню, но на фото она красотка. Я явно в нее.
Эми присмотрелась к Белинде: сальные волосы, трупный цвет лица и выступающие зубы, из-за которых она не могла закрыть рот. Трудно было представить себе менее привлекательную особь женского пола. Как же тогда выглядела ее мать?
– Хорошо, – кивнула Эми. – Наверное, ты напоминала отцу о ней.
– Не, – отмела эту версию Белинда, призадумавшись. – Он ее ненавидел. Самовлюбленная корова. Я ни разу не такая.
Эми кивнула.
– И все-таки… не могу снова не спросить, почему ты здесь?
– Потерпи немного! Я до этого дойду! – возмутилась Белинда. Она сложила руки на груди и положила ноги на стол между ними. Вид у нее был такой, словно она собиралась рассказать сказку на ночь. – Он кое с кем познакомился в баре. Ну, с женщиной. Она работала за стойкой, и от нее всегда пахло элем. Не успела я оглянуться, как он уже поселил ее к нам домой, представляешь? – Белинда изумленно качала головой. – До меня не доходило, что он в ней нашел. Уродливая корова.
Эми с трудом представляла себе, как может выглядеть женщина, которую Белинда считала уродливой. Она вспомнила собственную мачеху и чуть не задохнулась от горечи своих чувств к ней. Видимо, она и Белинда не так и сильно друг от друга отличались.
– И она сделала твоего отца счастливым?
– О, да, – фыркнула Белинда. – Это как пить дать! Притащила с собой дочь, и она стала жить с нами. Ей было всего семь. – Она отвернулась к окну, не в силах поднять на Эми взгляд, и заговорила шепотом: – Как только она стала с нами жить, он больше не приходил в мою комнату. Я подумала, что он с этой страшной коровой, но нет, он был с маленькой. – Она снова посмотрела на Эми. – Это она заняла мое место, а не ее чертова мать.
Эми шумно выдохнула.
– Белинда, ваш отец насиловал вас обеих. Ты же должна это понимать?
– Нет! Это неправда. Он любил меня. С ним я была в безопасности, он хорошо со мной обращался.
– Господи, Белинда! – не могла скрыть потрясения Эми.
– Да какая уже разница? Когда я устроила скандал, он просто выкинул меня из дома. Но я не унималась! Бросила камнем в окно. – Хохотнув, она снова нахмурилась. – Я кричала как сумасшедшая. Угрожала ему. Поэтому он и отправил меня сюда. – Она с силой провела тыльной стороной ладони по щеке, как будто ей было неприятно, что у нее текут слезы. – Двое полицейских тащили меня как животное. Отец орал: «Заприте ее, не хочу ее больше видеть никогда!»
Эми попыталась взять Белинду за руку, но она вырвалась.
– Мне не нужна твоя жалость.
– Как скажешь. Я просто хотела…
Белинда встала.
– Не надо.
Она бросилась вон из комнаты, а Эми смотрела ей вслед. Теперь ей стало ясно, почему эта девушка предлагала свое тело в обмен на пару сигарет. Она просто не могла жить без физического контакта, который определил ее детство. И как же ужасно то, что его она принимала за любовь.
Когда Эми встала со стула, небо уже начало синеть. В комнате она была одна. Из столовой доносилась какофония дребезжащей посуды, возвещающая скорый ужин. Она покрутила головой, хрустя суставами, чтобы расслабить шею. Вдруг ее взгляд зацепился за какой-то предмет под стулом. Украдкой взглянув на дверь, она встала на четвереньки и достала осколок фарфорового блюдца длиной около семи сантиметров. Эми провела пальцем по острой кромке и наконечнику. Такие вещи подлежали немедленной сдаче сестре Аткинс.
Взяв в руки мягкий чехол своего стула, она расстегнула молнию и осторожно спрятала осколок в толще набивки. Перевернув чехол вверх ногами, положила его на стул и села. Идеально. Возможно, он ей и не понадобится, но подстраховка никогда не повредит.
