Он хотел закричать – и проснулся с влажным от пота лбом, запутавшийся в простынях. Еще не в силах отличить сон от яви, Берг медленно выпростал из-под одеяла здоровую руку, осмотрел ее – обыкновенную, с нормальными пальцами.
Культю и вытаскивать не стоило – она давно стала для него привычной.
Немного погодя он наконец сообразил, что находится в купе поезда, мчащегося из Крыма в Санкт-Петербург. По полу, тонко позванивая на стыках рельсов, каталась пустая бутылка из-под коньяка – единственное снотворное, которое сумело подарить ему вчера покой и забвение.
Но этот сон преследовал его уже около месяца – с небольшими, правда, вариациями. То вместо далекой, из юности, невесты Настеньки ему снился иезуит из монастыря, а то и несостоявшийся тесть, тайный советник Белецкий.
Нашарив в изголовье электрический фонарик, он направил его на часы, с вечера положенные на небольшой столик: половина четвертого утра. Можно попробовать снова уснуть: практика показала, что два кошмара подряд не снятся.
Берг повернулся на бок и закрыл глаза. Да, неплохо было бы почитать труды по психологии Эрнста Вебера или Германа Гельмгольца
[87]. Как, интересно, наука интерпретирует связь сна и яви? А самое главное – можно ли как-то от всех этих кошмаров избавиться?
Он отдавал себе отчет, что вчера поступил с Настенькой жестоко и вел себя глупо. Но другого выхода у него не было. Если бы не срочная телеграмма из Петербурга, он, наверное, нашел бы в себе силы нанести визит в уединенное поместье, еще раз потрепать за вихры мальчишек, ставших чьими-то, а не его сыновьями. Можно было бы даже попробовать объяснить Настеньке мотив своего поступка двадцатилетней давности – хотя даже для него этот мотив был не совсем ясен.
Может быть, именно поэтому он воспринял пришедшую на почту Симеиза телеграмму как знак свыше, как возможность избежать встречи с прошлым?
Телеграмма была хоть и не зашифрованной, но весьма таинственной – для посторонних, разумеется.
вамъ следует нъмъдленно вернуться музей тчк дом построен зпт но мъжду хозяевами i арендаторами i новым прорабомъ возникли разногласiя тчк в томъ числъ по вашъму поводу тчк
подробностi у телеграфiста зпт которому слъдуетъ сообщить дату вашего возвращъния тчк любящий васъ дядя.
«Музей» – это, понятное дело, архиповский особняк. «Построенный дом» мог означать только высочайшее утверждение идеи открытия Разведывательного отделения при Главном управлении Главного штаба. Под «арендаторами» наверняка имелись в виду те люди, которые были против создания РО, но раз уж дело решено, то им требуется непременно к «нему примазаться». «Новый прораб» – загадка, в отличие от «телеграфиста»: у Агасфера был единственный знакомый телеграфист, который помог ему в Гатчине. Ну, а с «дядей» все было ясно: им мог быть только сам полковник Архипов.
Агасфер вздохнул, дернул за сонетку, поинтересовался у немедленно появившегося проводника, скоро ли будет крупная ближайшая станция, где можно купить свежие выпуски газет. Через два часа? Милейший, не сочтите за труд купить там все свежие газеты, какие только найдете. Вот и прекрасно, сдачи не надо, Агасфер протянул проводнику купюру, и тот с поклоном исчез, прихватив катающуюся по полу пустую посудину.
Что же произошло за девять дней его отсутствия?
Телеграмму, между прочим, можно было читать и меж строк: требование немедленного возвращения наверняка означало, что стрелок, покушавшийся на Агасфера после его возвращения из Берлина, наконец-то пойман. Неужели этим стрелком и вправду была Серафима Бергстрем? Ладно, до Гатчины не более суток езды, там все и раскроется…
* * *
Предполагая, что в Гатчине ему, как и после Берлина, придется сойти с поезда, Агасфер на станции захватил саквояж и, не предупреждая проводника о своем возможном невозвращении, отправился в телеграфную контору.
Телеграфист Николай принял Агасфера как родного, хотя и не сразу признал его благодаря отросшей бороде и синим очкам.
– Вас поджидают! – Николай кивнул на тот самый чуланчик, в котором Агасфер две недели назад провел несколько тревожных часов.
Он гостеприимно, как для своего, открыл проход в барьере, однако из чуланчика уже выходил встречающий. Ну, конечно же, Евстратий Медников!
– Вы в купе один едете? С проводником договоримся насчет «лишнего» пассажира? Отлично! Тогда пойдемте, господин Агасфер, поезд здесь стоит недолго… Да и времени на то, чтобы ввести вас в курс наших дел, не более часа – скоро в Петербург приедем…
– Прощай, Николай! – по-дружески обнял Телеграфиста Агасфер. – Видишь, жизнь какая: все на бегу! Даже поговорить не успели!
– Удачи вам, господин Агасфер! – Телеграфист перекрестил спины уходящих.
Во внешнем виде Медникова произошли разительные перемены. Полукрестьянскую повседневную одежду, которой он всегда отдавал предпочтение, сменили брюки со штрипками и пиджак американского покроя. Он укоротил волосы и отрастил небольшие усики, отчего приобрел вид банковского служащего. Вид этот, правда, слегка портили заметные выпуклости в области подмышек, где угадывались подвешенные на специальные помочи крупнокалиберные револьверы. Проследив за взглядом Агасфера, Медников усмехнулся:
– Вот такая жизнь настала, господин Агасфер! Приходится постоянно по два фунта железа на себе таскать! Впрочем, чего это я о себе да о себе? Как съездили? Как встреча с прошлым? Не жалеете о поездке в Крым?
– Да как тебе сказать, Евстратий, – неопределенно ответил собеседник. – Долг сердцу отдал, а напрасно или нет – время покажет!
Послышался троекратный удар колокола, локомотив свистнул, и пол вагона под ногами качнулся.
– Не откажите в любезности, господин Агасфер, сельтерской заказать у проводника, – попросил Медников. – Да и вам, я гляжу, не помешало бы горло промочить… Так вот, теперь о наших, столичных новостях слушайте! Ваша поездка в Европу, скандал с подполковником Генштаба Гриммом и «несчастный случай» с господином Брюхановским в Вене свое дело сделали: Николай Александрович подписал-таки специальную докладную записку о создании Разведывательного отделения
[88]. Всего одно слово: «Согласен. Николай» – а сколько ждать пришлось, сколько своей и чужой крови пролить… Зато все как надо получилось! Даже адрес РО никто из министров не знает, – похвастался Медников. – Хотите, назову?
– Раз не назвал сразу, а только спрашиваешь, значит есть у тебя, Евстратий, некие сомнения, – глядя в глаза собеседнику, ответил Агасфер. – Что, неправ я?
– Сомнения не сомнения, а кое-что есть. И давай-ка без обид, господин Агасфер, договоримся: сначала я тебе все новости расскажу, а ты уж сам решишь, надо тебе этот адресок знать или погодить до лучших времен. Большие знания – большие беды, сам знаешь! – Медников как-то очень просто перешел на «ты». – Мы-то с тобой пуд соли съели, не доверять тебе я просто правов не имею, но есть обстоятельства!
