– Ну, давай, радуй! – криво усмехнулся Агасфер, стараясь не выказывать обиду.
– Новый директор Департамента полиции у нас с тобой появился, господин Агасфер. Ну, это ты из газеток, поди, знаешь уже?
Тот кивнул.
– И дело это, по моему разумению, мутное. Оказывается, его высокопревосходительство министр внутренних дел господин Плеве не единожды уже Лопухину, правоведу нашему, пост вице-директора предлагал. А правовед все отказывался, не желал под Зволянского идти. И к тому же идейные расхождения у него с господином Плеве были, как и с прежним министром, Сипягиным
[89]. Не верил он раньше в министерские благородные побуждения. А нынче, может, приснилось Лопухину, что тот в либералы перекинулся. А тут, когда Сергея Эрастовича в сенаторы и тайные советники задвинули, неожиданно согласился
[90]. Он, оказывается, в ужасе был от того, что господин Зволянский себе с законом позволял. Особенно если вопрос политических касался. И решил, что способен исправить дело. А вот так, как мы с Сергеем Эрастовичем тебя от мадам Серафимы спасали, он бы ни за что не поступил!
– Не понял? – удивился Агасфер.
– Выкрутилась ведь почти, стерва. От всего весьма удачно отперлась – и что вместе с Гриммом несколько лет документики в Европу возили, и что таскал русские секреты подполковник из штабов по ее наущению, выполняя требования по покупке побрякушек драгоценных. Были косвенные доказательства, что она и без любовника секреты в Германию продавать ездила. Так вот я и говорю: от всего она отперлась! Даже от покушения на тебя – кабы не те окурочки, что вы с Лавровым в месте ожидания ее кареты нашли.
– Такие египетские папироски половина петербургских дам курит, – все еще не понимал Агасфер.
– Вот-вот, все вы чистенькие, господа законнички, – сплюнул Медников. – Только где бы вы были, если б раб божий Евстратий, по подсказке Зволянского, не подсунул бы к тем уличным окуркам домашние, со следами ее губной помады! Во время обыска Бог или черт надоумил меня несколько штук таких в карман положить. Ну и предъявили их ей вместе с изъятой помадой и заключением какого-то профессора-специалиста, что помада на окурках идентична образцу! – Последние слова Медников, видимо, освоил недавно, потому что произнес их с особым вкусом.
– Извини, Евстратий, но это сродни шулерству в карты!
– Вот тут-то наша Серафима и «поплыла»! И в покушении призналась, и даже в кое-каких европейских «шалостях». Теперь звенеть бы ей кандалами по Владимирскому тракту, но и тут, мерзавка, ход нашла!
– Это какой же?
– Осудили ее в каторгу, а в последний момент кто-то из высоконьких резолюцию на приговор наложил: ограничиться высылкой в город Иркутск!
– Но ведь с окурками это было нечестно! – стоял на своем Агасфер. – В карете она тогда наверняка в мужское платье одета была. И курила всегда через мундштук – откуда бы там помада взялась?
– Значить, по-твоему, господин Агасфер, честнее было бы отпустить Серафиму за недоказанностью? И всю жизнь тебя от нее охранять? Эх, дружище! Вспомнишь еще меня! Не засидится мадам Бергстрем в Иркутске! Снова тут объявится, и тогда держись! Эта стерва в тебе, между прочим, корень зла видит! Поминать тебя не может без зубовного скрежета!
– Ничего! Один раз справился, и в другой раз Бог поможет! – Агасфер покрутил пальцами в воздухе, не найдя слов для определения.
– Но ведь она стреляла! И в Берлине, и в Петербурге! Архипова подстрелила, между прочим! Ладно, тут мы сзаконничками общего языка не найдем, вижу… Тогда расскажу о составе Разведывательного отделения. Начальником, слава Господу, Лаврова утвердили. Шестеро наблюдательных агентов и седьмой старший, начальник. Девять внутренних агентов для внедрения, агент-почтальон, архивариус для собирания справок и установления личностей, взятых под наблюдение, да двое почтальонов
[91]. Вот и все! Двадцать один человечек! Все прошли высочайшее утверждение!
– Архипов кто? – подозревая недоброе, спросил Агасфер.
– Полковник? Господин полковник – двоюродный плетень нашему забору! Не вошел в состав РО Андрей Андреич!
– Ты что, шутишь?! Человек, который все наше дело сколько лет пробивал – и отодвинут? Погоди, Евстратий, мы ведь сейчас про центральный аппарат говорили? А в округах?
– В округах и при штабах разведывательные отделения пока только планируются.
– Архипов где будет?!
– Я ж тебе сказал, господин Агасфер: пока кандидатура полковника Архипова только в резерве! Во-первых, рана у него не совсем зажила. Во-вторых – сам понимать должен! Не простят Архипову его детища!
– Ты имеешь в виду, что слишком доходным для кого-то было «не замечать» целого сонма шпионов в Петербурге и в России вообще?
– Умен ты не по годам, господин Агасфер! – хмыкнул Медников. – Ты про себя, уважаемый, отчего не спрашиваешь?
– На посыльного либо почтальона не гожусь? – с насмешкой спросил Агасфер.
Медников вздохнул:
– Не гоже, конечно, самое поганое напоследок оставлять, да приходится. Намечен ты, господин Агасфер, как обвиняемый для суда Особого присутствия Правительствующего сената!
– Ого! Это за какие же заслуги такая честь? – хохотнул Агасфер, однако в его смешке слышалась тревога: чувство юмора Медникову было неведомо.
– Первым делом – за Брюхановского, гниду этого! Ты себе не представляешь, господин Агасфер, какие у убиенного тобой паразита связи оказались! И никто из этих начальничков, вплоть до великого князя – ну, ты знаешь, о ком я – не верит в предательство Брюхановского! Ангел, а не человек был, говорят! Ну, а если где и «споткнулся» – так надо было следствие учинять, под суд справедливый отдавать! А не топить в Дунае, как кутенка…
– Здорово…
– Куда как здорово! – Медников залпом выпил бутылку сельтерской, потянулся за другой. – Одно твое слово против мнений действительных и «просто» тайных советников, сенаторов, генералов – много ли весит? Кто, кроме тебя, видел у Брюхановского чертежи какие-то там? Никто!
– Погоди! А инженер, которому он деньги предлагал? А чертежники из штаба, которые всю ночь перечерчивали для него технические чертежи прицельной рамки? Это не свидетели? Я ж все подробно изложил в рапорте!
– Инженер сначала в Стокгольм съехал, потом в Америку, слыхал я, подался. Чертежники? Одного с ножом под лопаткой нашли, другой вовсе исчез без следа, а третий все отрицает! Не было, мол, ничего, понимаешь?! Ты теперь фон Люциуса в свидетели позовешь, что ли?
