– Я не знаю, я ничего не знаю, господа! – простонал Агасфер. – Я жил в монастыре, ежедневно надеясь на какое-то чудо. Ждал, что вот однажды проснусь, встанет солнце, развиднеется – и все несчастья уйдут, и все разрешится само собой! Я не хотел единственного, господа: я не желал, чтобы Настенька увидела меня вот таким! С искусственной рукой! Я не хотел увидеть в ее глазах ужас или сочувствие, жалость…
– Простите за нескромный вопрос: вы ведь поддерживали отношения с отцом невесты?
В столовой, оживленно что-то обсуждая, появились Куропаткин и товарищ прокурора Лопухин. Поздоровавшись, они моментально поняли, что здесь происходит что-то серьезное, и оба, не сговариваясь, умолкли. Привстав и поклонившись вошедшим, Агасфер продолжил:
– Да, он три или четыре раза приезжал в Ченстохов. Последний раз – после гибели Александра II, когда, по традиции, была объявлена всеобщая амнистия. Он говорил, что Настенька на грани нервного срыва. Что она не хочет оставаться старой девой, хочет иметь детей и все еще любит меня… Я тогда чуть не смалодушничал, признаюсь вам. И родители мои были еще живы… Но выдержал! Это был его последний визит ко мне.
В библиотеке воцарилось глухое молчание. По крайней мере, у трех из четверых присутствующих вертелся на языке вполне закономерный вопрос: почему?!
Собственно, и ответ был налицо: объявись Берг после манифеста об амнистии, вряд ли это стало бы счастливым концом длинной страшной «сказки». Оставление воинской службы, нарушение присяги, хлопоты по возвращению прав состояния и дворянства… И везде, в любой чиновной инстанции, он слышал бы в глаза или вслед: а-а, это тот самый Берг… А каково бы было слышать такое Настеньке, детям?
Тот самый Берг…
Словно опомнившись, Агасфер медленно, как воду, не поморщившись, выпил коньяк из давно нагревшегося бокала. Вопросительно поглядел на Зволянского:
– Ваше превосходительство, вы не умеете ничего делать наполовину, я понял это уже давно. У вас ведь есть фотография Настеньки… Вещественная, так сказать, улика. Может, даже с ее детьми – покажите мне, пожалуйста!
Присутствовавшие переглянулись. Самое удивленное лицо было у директора Департамента полиции. Как у священника, которого на базаре толпа вдруг обвинила в краже… Куропаткин нахмурился и сурово кивнул. Сергей Эрастович оскорбленно пожал плечами, взял с книжной полки давно уже приготовленную папку, щелкнул замочком, положил перед Агасфером черный сафьяновый прямоугольник.
Помедлив, тот раскрыл папку, взял в руку фотографию увеличенного формата.
Молодая женщина с тремя мальчишками возраста 12–15 лет была запечатлена на фоне заднего колеса коляски. Женщина чуть наклонилась, обхватив руками своих сыновей и строго глядя в объектив фотокамеры.
Это была и она, и не она. Память Берга до сих пор бережно хранила ее лицо, обоняние – запах тонких, словно всегда чуть растрепанных у основания волос.
Берг вглядывался в лица мальчишек, которые вполне могли быть его — его! – сыновьями. Вот этот, средненький, с темными волосами и задорно приподнятым подбородком, был, кажется, даже чем-то похож на него…
Он перевернул фото, вгляделся в дату съемки: позапрошлый год. Остальные фотографии смотреть не стал, бережно вложил в папку первую и щелкнул замочком.
– Спасибо, ваше высокопревосходительство. Уважили… А я все, что возможно, в жизни потерял. Но знаете, господа, мне ведь и мстить-то за свои потери некому. Тогда, двадцать лет назад, я стоял на крыше вагона, вдыхал ветер, пахнущий степью и дымом паровоза, – вы не поверите, но я помню этот запах по сей день. Слышу хищный свист японского меча, сделавшего меня калекой. И все! Сойдя с крыши, я стал просто Агасфером. Сапожником, некогда сделавшим свой выбор.
– Не совсем корректное, на мой взгляд, сравнение, – кашлянул въедливый Лопухин. – Не все так просто! Кого, согласно библейской легенде, вы изволили оттолкнуть, кого лишили человеческого милосердия?
– Вы руководствуетесь общепринятой догмой Завета, – вздохнул Агасфер. – А я около двадцати лет «перелопачивал» книги в монастырской библиотеке. И знаком, смею заверить, со всеми списками древнейших библейских сказаний и комментариев. Скажите-ка мне вот, Алексей Александрович, отчего же Агасфер, негодяй в представлении большинства людей, в течение многих веков имеет имя, которое можно перевести как «любимец Бога»? Несколько странно для негативного символа человечества, вам не кажется?
– Что вы хотите этим сказать, барон?
– Только то, что не все считают вечное житие самым страшным наказанием, Алексей Александрович! Вечная жизнь, вечное ожидание второго пришествия Спасителя – неужели это, называемое вечным наказанием, столь скверно? А короткий и общеизвестный диалог между Христом и туповатым сапожником Агасфером, который лишает Сына Божьего милостивого отдыха, – его разве нельзя рассматривать как восхищение Иисуса законопослушанием Агасфера? Ведь он – часть общества того времени, буквально поклонявшегося Священному синедриону
[23]. Как мог простой сапожник усомниться в мудром решении первосвященников и книжников? И прошу вас… всех прошу: если можно, называйте меня по-прежнему. И никак не бароном!
Агасфер обвел глазами присутствующих: протеста никто не выразил, – и тихо спросил:
– А где они… где она сейчас? В Петербурге?
– В своем поместье, в Крыму, – ответил Зволянский. – У одного из ее сыновей слабые легкие, и Анастасия Павловна практически все время живет там.
Он поднялся, обошел вокруг стола, обеими руками похлопал Агасфера по нешироким плечам. Неуловимым движением опустил в карман Агасфера клочок бумаги.
– Что это? – тихо спросил он.
– Ничего особенного! – чуть грубовато откашлялся Зволянский. – Название станицы и поместья, где живет одна ваша давняя знакомая. Я имею в виду, что, может быть, когда-нибудь вам захочется…
– Никогда мне не захочется! – резко отвернулся Агасфер, достал из кармана бумагу и порвал ее на мелкие клочки. – Но за заботу спасибо, ваше превосходительство.
– Господа, по-моему, хватит на сегодня дискуссий, – мягко вмешался Куропаткин. – Нынче мы и господин Агасфер раскрыли свои карты. Настало время для принятия простого, но окончательного решения.
– А какое у меня может быть решение, кроме одного? – удивился Агасфер, совсем по-мальчишечьи встряхивая короткими волосами.
– Альтернатива существует всегда и почти всему! – Архипов наполнил бокалы всем присутствующим, роздал их, посетовав: – Рановато, конечно, для крепкого горячительного… Ну, да Бог милостив! Вы достаточно и повоевали, и настрадались, мой друг, и мое предложение о должности брокатора остается в силе. Если не желаете – ну разве что иногда будете консультировать нас…
