– Это мои племянники, – чуть покраснев, представила мужчин Гамрецкая.
Убедившись, что на сей раз тетка принимает не татарина-тряпичника, племянники явно поостыли, уселись на свободные стулья.
– Прошу простить за столь скоропалительное явление, – наконец, буркнул один из них, тот, что постарше. – Но тетя не обладает знаниями в области предметов художественной старины и их истинной ценности. И уже не в первый раз пытается задешево отдать кому попало сей раритет.
– Но, Борис…
– Помолчите, тетя! – оборвал женщину племянник. – Я не понимаю, зачем этому достопочтенному господину письма, которые не имеют никакого отношения к делу и которые, к тому же, вряд ли сможет прочесть кто-либо, кроме давно умершего автора? Н-не понимаю, решительно не понимаю! Господин э… – племянник мельком глянул на визитную карточку посетителя. – Господин Ковач, надеюсь, разбирается в старинных вещах и сейчас докажет нам это, предложив справедливую цену!
Хитрость племянника была очевидной: какую цену ни назови – тебя высмеют, да еще и в невежестве обвинят. Поэтому Агасфер решил форсировать события. Он поставил шкатулку на стол, слегка отодвинув от себя, сложил на груди руки и перешел в наступление:
– Мадам Гамрецкая, господа, – простите, не имею чести быть представленным! Чтобы наш деловой разговор не был пустым времяпрепровождением, я желаю, прежде всего, иметь полную ясность относительно хозяина шкатулки – деловой разговор возможен только с ее правообладателем! Итак?
Племянники переглянулись, но промолчали. После короткой паузы мадам Гамрецкая, сухо откашлявшись, объявила, что шкатулка принадлежит ей.
– Прекрасно! Я готов объявить свое предложение, однако прежде желал бы взглянуть на упомянутое письмо. Уверяю вас, господа, что прошу об этом не из праздного любопытства! В моем деле письменные свидетельства имеют особый вес и значимость, особенно идет речь об имени мастера, точном времени изготовления, каких-то конструктивных особенностях и так далее. Как правило, наличие подобных писем повышают ценность предмета торга. Итак?
– Конечно, принесите письмо, тетушка! – согласился второй племянник.
Хозяйка вышла из комнаты и через несколько минут вернулась еще с одной шкатулкой в руках, как оказалось, набитой письмами. Искомое письмо лежало сверху – бумага действительно выглядела обветшалой, а красноватого оттенка чернила почти выцвели.
Однако Агасферу разбирать старые записи было не в новинку. Он довольно скоро нашел нужное место, где рассказывалось о месте и времени приобретения кромвелевской шкатулки, сложил старую бумагу и положил ее на предмет торга.
– Ну-с, господин коммивояжер, что скажете? – нетерпеливо спросил один из племянников. – Не правда ли, весьма ценная штуковина?
– Шкатулка, безусловно, старинная и… довольно любопытная. Но окончательная цена, как вы понимаете, зависит от ее сохранности и возможности реставрации. Здесь я этого определить не могу-с! У меня к вам, мадам, деловое предложение! – словно не слыша племянника, обратился к Гамрецкой Агасфер. – Я готов прямо сейчас дать вам за эту шкатулку 200 рублей – с условием доплаты такой же суммы, если мастера моего нанимателя, разобравшись в ее механизме, дадут ему гарантию восстановления! Прикажете писать расписку?
И племянники, и их тетушка разинули рты – было совершенно очевидно, что они едва ли рассчитывали и на четверть предложенного аванса.
– А эти двести рублей – прямо так, сразу? – нерешительно поинтересовалась женщина. И, увидев подтверждающий кивок Агасфера, воскликнула: – Сделайте милость, пишите, сударь! Я согласна!
Но тут, опомнившись, вмешались племянники. Они наперебой стали рассуждать о человеческой алчности и хитрости, о наивности их старой тетки. Оба не сомневались в том, что господин коммивояжер хочет нажиться на бесценном антиквариате.
Услышав это, Агасфер встал и щелкнул крышкой часов:
– Господа, к сожалению, у меня нет времени выслушивать ваши оскорбительные предположения! Отнесите сей раритет любому антиквару Петербурга – я готов держать пари, что ни один из них не даст вам за шкатулку больше пятидесяти рублей ассигнациями. А когда вы обойдете всех этих антикваров, возвращайтесь ко мне. Визитная карточка на столе. Там же указан номер телефона. Только не думайте слишком долго – мой вам совет!
Убедившись, что посетитель и вправду настроен решительно, племянники сменили тон. Агасфера едва не силой усадили за стол, прислуге было велено принести чаю – впрочем, может быть, господин коммивояжер желает чего-нибудь покрепче? Скажем, домашней наливочки прошлогоднего урожая? Ну, как угодно, как угодно…
Кромвелевскую шкатулку прислуга завернула в чистую тряпицу. Положив на стол несколько купюр и расписку, Агасфер, в свою очередь, попросил у госпожи Гамрецкой расписку в получении оплаты. Прислуга была отправлена к дворнику с наказом срочно найти извозчика, и Агасфер про себя усмехнулся: вряд ли дворник с носом, напомнившим сливу, будет сильно стараться. Ничего, дойду и до конки, решил он.
Дворника, как и следовало ожидать, на месте не оказалось, и Агасфер в сопровождении племянников двинулся пешком. Впрочем, племянники скоро с ним распрощались и вприпрыжку помчались, как определил Агасфер, явно не домой, а в ближайший кабак.
Агасфер на зрительную память не жаловался и вполне мог бы добраться до вокзальной площади тем же путем, каким и пришел сюда. Но какой-то азарт, желание проверить старые навыки толкнули его в длинный проходной двор с низкими полукруглыми арками.
Двор этот, собственно, оказался лабиринтом – причем, несмотря на дневное время, абсолютно безлюдным. Когда Агасфер в конце концов выбрался из него в какой-то переулок, он уже и не помнил, сколько им было сделано поворотов. И самое главное – он не понимал, в какую теперь сторону надо идти.
Махнув рукой – куда-нибудь, да выйду, – он зашагал направо.
Удивительное дело – ни одного прохожего. Даже вездесущих дворников, без которых Петербург трудно представить, и тех не видно! «Очевидно, я попал в район каких-нибудь железнодорожных пакгаузов», – решил Агасфер.
Ругая себя за мальчишество, он ускорил шаги, стремясь поскорее «выйти к людям». И, наконец, вышел!
Заслышав невдалеке голоса, он свернул раз, другой – и наткнулся на компанию, которую вряд ли можно было назвать приятной.
Их было пятеро, и все они сидели на корточках у стены. Один исполнял «роль» стола – на коленях и в руках у него были огрызки калачей, бутылки, какие-то объедки. Остальные, насколько успел понять Агасфер, «вкушали» от этого «живого стола», громко чавкали, отрыгивали и глотали прямо из горлышек.
Случайному прохожему эта темная компания ничуть не удивилась и даже, можно сказать, обрадовалась. Наиболее мерзкая рожа легко отлепилась от стены и, пританцовывая, направилась ему навстречу, кланяясь и кривляясь.
Не будь у Агасфера в руках тяжелого узла с кромвелевской шкатулкой, он не счел бы позором развернуться и попробовать убежать: бегал он изрядно. Но с тяжелым свертком далеко не убежишь – ну не бросать же первую свою «добычу»! И он остановился, позабыв поначалу о четырехствольном бельгийском пистолете, который вручил ему Архипов перед выходом словно нарочно для такого случая.
