– Да-да, конечно, ваше высокопревосходительство! – Лавров легко выскочил из экипажа. – А я, сколько могу, успокою Андрея Андреевича и буду Мельникова с докладом о его миссии поджидать!
– Господи, до нашей ли суетни сейчас, ротмистр? Государь в бозе почил! В столице нынче такие дела начнутся… Впрочем, наследник престола, насколько я понимаю, благожелательно относится к задаче защиты государственных секретов посредством создания нового органа – Разведывательного управления. Нам, господа, нужно набраться терпения, переждать «смутное» время смены власти, пертурбаций во властных структурах и снова идти, как говорится, на приступ сей крепости. Но не сегодня, разумеется! Честь имею, господа!
Экипажи разъехались в разные стороны, а Лавров пешком направился к дому Архипова.
Как оказалось, известие о кончине государя уже успело долететь и до особняка полковника. Поджидавшие возвращения «делегации» из Литовского тюремного замка Ванновский и Куропаткин спешно собрались и уехали на службу. К Петербургу, Москве и крупным губернским городам подтягивались поднятые по тревоге гвардейские полки. Учитывая тревожную обстановку, нельзя было исключить возможности народных волнений.
Лавров смог лишь вкратце просветить Архипова относительно результатов своей поездки: сообщник Терентьева найден, с ним остался работать Медников.
Архипов и Лавров по привычке расположились в библиотеке – телефонный аппарат полковник велел перенести туда же. Однако звонков было немного: один раз телефонировал Ванновский, сообщив о том, что у побережья Ливадии разыгралась сильная буря и что крейсер «Память Меркурия» по причине волнения не может выйти за телом усопшего императора из Севастополя. Буря продлится, по мнению знающих моряков, не менее 3–4 дней.
Полковник и ротмистр переглянулись: не будучи суеверными, они все же не могли не усмотреть какого-то зловещего знамения в совпадении смерти императора со штормом.
Через малое время перезвонил Зволянский. За неимением прочих новостей, он зачитал телеграфную депешу из Ливадии:
Ливадия, 20 октября 1894. Диагноз болезни Его Величества Государя Императора Александра Александровича, поведший к Его кончине: с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагический инфаркт в левом легком, с последовательным воспалением. Подписано: Лейден, Захарьин, лейб-хирург Гиршев, профессор Н. Попов, почетный лейб-хирург Вельяминов, министр Двора граф Воронцов-Дашков.
– Ну, а что там с нашим… «нефритом»? – помолчав, поинтересовался Зволянский. – Есть какие-нибудь известия из замка?
– Сами уж беспокоимся, – вздохнул Архипов. – Судя по тому, что там открылось, не забрили бы нашего Медникова в арестанты под каким-нибудь предлогом. Он же, насколько я понял, кое-что запретное арестанту передал. Возьмут нашего Евстафия в заложники, так сказать…
– Не будьте бабой! – грубовато прервал его директор. – Ишь, какие пули отливаете! Да если только Медников через два часа не вернется, я сам за ним с такой командой поеду, что тошнехонько будет всем тамошним мерзавцам! Даю отбой!
Наконец явился и сам Медников, встреченный только что не с оркестром. Сознавая важность добытых им сведений, прежде всего попросил чаю и чего-нибудь постного.
– Со вчерашнего дня крошки во рту не было, господа, – признался он.
Архипов повлек героя дня в столовую, на ходу призывая Кузьму.
Через полчаса, наскоро перекусив, Медников принялся рассказывать.
Как и предполагалось, заводилой в компании бесшабашных драгунских офицеров был Терентьев. Он же приохотил товарищей не только к тайному дому свиданий с малолетними девчонками-гимназистками, но и к кокаину, а позже и к еще более страшному зелью – морфию. Не попался Терентьев благодаря своей сообразительности: когда двум совсем юным «жрицам любви» стало от кокаина дурно, он сказал товарищам, что пошел за доктором. И не вернулся. Перепуганная хозяйка притона послала за родителями гимназисток.
Поднялся великий шум, товарищи Терентьева попали под арест, он однако нашел возможность втихомолку переговорить с ними.
– В ногах, говорит, у них валялся, больную маменьку поминал (дескать, при смерти она), ее именем заклинал молчать про него, и про «гостинец»-порошок не забыл, наобещал с три короба… В общем, промолчали товарищи про Терентьева на суде. А он их и во время следствия «подкармливал» зельем этим проклятым, и подсказал, как и через кого можно в Тюремном замке порошочек или ампулки добыть… А я слыхал раньше от знающих докторов, что постоянное употребление этой гадости и характер меняет у человека, и на умственных его способностях отражается. В общем, живет такой человек от понюшки до укола…
– Евстратий, ты извини, но тебя не за лекцией о вреде кокаина посылали! – довольно резко прервал рассуждения сыщика Лавров. – Знает ли Александров, где может скрываться Терентьев?
– Знать не знает, ваш-бродь, а вот пару наводочек полезных дал, – слегка обиделся Медников. – Во-первых, кокаин продается практически в любой аптеке, только не каждый аптекарь эту гадость без рецепта врача продаст! Дело хоть и неподсудное, но лицензии за продажу сильнодействующих снадобий, как и ядов, лишиться вмиг можно! А врача с рецептами найти и того сложнее: в медицинских целях кокаин прописывают крайне редко, поэтому каждый случай на виду. В общем, говорил Терентьев несколько раз своим товарищам о некоем Карле. А один раз даже и подвозил на извозчике к той аптеке, когда «не хватило». Адрес Александров, конечно, не помнит: в полубредовом состоянии был. Ночь опять-таки… Звонить пришлось – да, чуть не забыл! Звонок в аптеке был какой-то оригинальный. Не похожий на прочие. Мост рядом. И переулок, в котором аптека располагалась, уж очень узкий. Извозчик ругался, говорят, – развернуться не мог. Под уздцы лошадь выводил, задом.
– Вот так приметы! – огорченно воскликнул Лавров. – Мост, аптекарь Карл, узкий переулок… Евстратий, ты хоть знаешь, сколько в Петербурге аптекарей-немцев с именем Карл? А ежели он не с самим аптекарем дело имел, а с провизором? По ночам-то хозяева спят обыкновенно. А мостов сколько в Петербурге? И потом: найдем мы того аптекаря, а он знать не знает, кто такой Терентьев и где его искать!
– Ну, чем богат! – развел руками Медников. – Кстати: упоминал арестант в замке, что Терентьев хвастался, что часто закатывался на пару-тройку дней в «дом свиданий» один. Любовь у него там с хозяйкой притона. Любашей зовут… Дом большой, несколько входов-выходов, а у главного стоит швейцар арапского черного племени. И аптека та, с Карлом, в нескольких минутах езды от Любашиного дома!
– Ну, это уже кое-что! – Лавров бросил на Архипова многозначительный взгляд. – Во-первых, Аптекарский департамент надо перетрясти, там лицензии на открытие аптечных дел выдают. Немцев-аптекарей в Петербурге, конечно, немало, но не все же Карлы, черт возьми! А потом с городовыми работать надо, Андрей Андреевич! Вот уж кто все «дома свиданий» знает! Однако, полагаю, без Зволянского мы сию шараду не решим.
На том и порешили. Правда, когда даст знать о себе Зволянский в свете последних трагических событий, решительно никто не знал.
