Санкт-Петербург, ноябрь 1901 года
Господин в шубе повернулся, заулыбался, и сказал заплетающимся языком, по-видимому ничуть не пугаясь:
– Вот это да! Дожили, в Петербурге немцы стали грабежами заниматься, как будто своих мазуриков не хватает! – Говоря это, господин, оказавшийся представительным пожилым мужчиной, застегивал гульфик на белых панталонах своего свитского мундира. Правда, о том, что сюртук с золотым шитьем на воротнике является принадлежностью члена свиты его величества, нападавший не знал.
Гуттентаг так и стоял с занесенной палкой.
Закончив исправлять свой туалет, несостоявшаяся жертва грабежа улыбаться прекратила.
– Вы бы, молодой человек, вместо того чтобы людей грабить, трудиться бы шли! – говорил мужчина на неплохом немецком.
Гуттентаг бросил палку и, закрыв лицом руками, разрыдался.
– Ну-ну-ну! – Человек в шубе похлопал его по плечу. – Видимо, не от хорошей жизни вы чуть грех-то не сделали? А? Давайте-ка вот как поступим: у меня рядом извозчик, сейчас мы поедем в какой-нибудь трактир, там вы мне про свои несчастья и поведаете. А я вас и ужином угощу, и водочкой. Тем более мне самому выпить захотелось…
«Генерал проникся ко мне участием и тут же, в трактире написал записку инспектору столичного врачебного управления, а также дал мне свою визитную карточку и велел обращаться, коли будет нужда. На следующий день я поступил на службу. Прошло несколько месяцев. Службой я не был доволен – мне платили только 15 рублей в месяц, чаевых я почти не получал – из-за незнания языка я не мог надлежащим образом услужить посетителям, поэтому жить мне приходилось в угловой квартире
[17] у Московской заставы и каждый день тратить полтора часа на дорогу до службы…
Я выучил русский и мог, как мне казалось, рассчитывать на более высокооплачиваемую должность. Я решил навестить своего благодетеля и попросить у него новой протекции. Я справился, когда у господина шталмейстера приемные часы, и явился к нему. Он долго не мог вспомнить, кто я таков, а когда узнал меня, сказал, что поможет мне со службой и что по этому вопросу нам надобно переговорить с глазу на глаз, и назначил встречу вечером в том же трактире, где мы с ним встречались в первый раз.
Вопрос господина следователя к обвиняемому:
– Вы так до сих пор и не назвали имя этого генерала. Кто он?
– Это Василий Ильич Давыдов, очень важный русский генерал, он входит в свиту русского царя.
– Вы уверены в этом?
– Абсолютно.
– На чем основывается ваша уверенность?
– Он сам дал мне свою визитную карточку, я был у него на службе и у него в особняке.
– В России вы жили по своему настоящему паспорту, во Франции же проживали по паспорту на имя Себастьяна Гесслера. Где вы взяли этот документ?
– Этот паспорт попал ко мне случайно. Я нашел его в купе поезда, когда ехал в Петербург. Сначала я хотел отдать его кондуктору, но потом оставил себе, решив, что он может пригодиться.
– Хорошо, продолжайте рассказ. Давыдов сразу предложил убить своего сына?
– Нет, что вы, что вы! Сначала об этом не было и речи. Сначала он предложил мне службу…»
– Мой сын из-за болезни пропустил много занятий в университете и не смог сдать сессии. А вы, как сами рассказывали, – дипломированный юрист. Я хочу определить вас репетитором к своему сыну. Я положу вам 50 рублей в месяц и буду оплачивать все расходы, связанные с исполнением этого поручения. Вы согласны на это?
– Я даже не знаю, как вас благодарить, герр генерал! Конечно же, я согласен! Когда нужно приступать?
– Сын уедет за границу в конце марта. Вы будете его сопровождать. Занятия начнете сразу же, как сядете в поезд. Приходите сюда завтра в три часа, я привезу сына и представлю вас друг другу. И вот, возьмите, – генерал вытащил из кармана бумажник, а из него – пятидесятирублевую купюру, – купите себе приличный костюм и белье. На службу ко мне больше не ходите.
«Дня за три до нашей поездки генерал через посыльного вызвал меня в „наш“ трактир. Там от него поступило первое задание, показавшееся мне странным. Господин Давыдов потребовал, чтобы я завтра пришел к нему домой. „Я уезжаю в командировку и перед отъездом, в 11 часов, телефонирую сыну с вокзала. Я скажу ему, что забыл дома важные документы, которые срочно понадобились на службе, и пришлю за ними вас. Когда придете, вы скажете, что я не передал вам ключ от стола, где лежит связка с ключом от сейфа, и предложите Илье пригласить слесаря, чтобы он аккуратно взломал замок. Когда слесарь выполнит свою работу, вы откроете сейф, заберете оттуда голубую папку, которая лежит на верхней полке, и уйдете. Папку сожгите в печке, а 29-го езжайте с сыном во Францию. Если он спросит про документы, скажете, что доставили их ко мне на службу в лучшем виде. Вот и все поручение. За его выполнение вы получите 100 рублей, 25 я даю вам сейчас, в качестве аванса. Остальные отдам позже, мы с вами скоро встретимся. Если вы сейчас зададите мне хотя бы один вопрос, не получите ни денег, не службы. То же самое случится, если вы расскажете о сегодняшнем нашем разговоре кому-либо. Так есть ли у вас вопросы?“ У меня на языке крутилось множество вопросов, но, помня предупреждение генерала, я их задавать не стал, а сказал, что мне все понятно…»
Генерал отложил протокол, снял очки и внимательно поглядел на Кунцевича:
– Один из сотрудников нашей парижской миссии, мой добрый приятель, прислал мне письмо, где подробно изложил ход следствия по этому делу. Как вам удалось склонить Гуттентага к признанию? Вообще как вы догадались?
– Во всем виновата ваша торопливость, ваше превосходительство. Поспешили вы с продажей. Ювелир сказал, что ваша знакомая принесла ему бриллианты 12 апреля. А это – 30 марта по-нашему. Сын ваш уехал из Петербурга 29-го и в Париж мог прибыть только 31-го, раньше ну никак невозможно, даже на курьерском поезде!
– Вот оно что! – Шталмейстер ухмыльнулся. – Нет, это ничего не доказывает. Илья мог передать драгоценности своему сообщнику непосредственно в день кражи – 27-го, и тот, если бы выехал незамедлительно, поспел бы в Париж 29-го.
– Все правильно, ваше превосходительство, все правильно. Вот поэтому эта нестыковка в датах зародила у меня только сомнение, уверенности в вашей вине еще не было. Напротив, я долго не мог поверить, что у отца поднимется рука на родного сына!
Лицо генерала побагровело и перекосилось:
– Он мне не сын! Он ублюдок! Эта тварь нагуляла его от одного из своих многочисленных любовников. Она сама мне в этом призналась! – Давыдов перешел на шепот: – К тому же он ни на меня, ни на нее абсолютно не похож. Как говорится, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Я и раньше сомневался… Убив Илью, я избавился от позора и получил деньги! А мне очень нужны были эти деньги…
